Иван Ефремов - Белый Рог
– Да, если бы уцелели более высокие вершины, – согласился Усольцев.
– Только Белый Рог, – вздохнула Вера Борисовна. – Но он неприступен, а сверху ничего не падает: должно быть, очень крепкая порода. Мой совет – просите сюда пушку, чтобы отбить кусок Рога, а то плохо ваше дело: секрет останется неразгаданным, – весело закончила она.
Усольцев протянул руку к лежавшей на чемодане книге.
– «Восхождение на Эверест». Вот чем вы зачитывались весь день!
– Чудесная книга! На ее страницах лежит отблеск вечных гималайских вершин. Меня захватила... как бы вам сказать... не самая атака Эвереста, а постепеннее внутреннее восхождение, которое проделали в душе – каждый – главные участники атаки. Понимаете, борьба человека за то, чтобы стать выше самого себя.
– Я понимаю, что вы имеете в виду, – ответил Усольцев. – Но ведь они так и не поднялись на самую вершину Эвереста?
Глаза Веры Борисовны потемнели.
– Да, с вашей точки зрения, это было поражением. Они сами признавали это. «Нам нет извинения, мы разбиты в этом честном сражении, побеждены высотой горы и разреженностью воздуха», – прочитала Вера Борисовна, взяв книгу из рук Усольцева. – Разве этого мало – выбрать себе высокую, неимоверно трудную цель, пусть несоразмерную с вашими данными? Вложить всего себя в ее достижение. Я так ясно представляю себе Эверест! Роковая обнаженная, скалистая гора. На той недоступной вершине ужасные ветры, даже снег не держится. Вокруг – страшные пропасти. Рушатся ледники, скатываются лавины. И люди упорно ползут наверх, вперед... Если бы мы могли почаще ставить себе подобные завоеванию Эвереста цели!
Усольцев молча слушал.
– Но ведь только единицы способны на такие подвиги! – воскликнул он. – И Эверест, в конце концов, он тоже только один в мире.
– Неправда, это просто неправда! У каждого могут быть свои Эвересты. Неужели вам нужны примеры из нашей жизни? А война – разве она не дала героев, поднявшихся выше своих собственных сил!
– Но тот, настоящий Эверест, он безусловен для всех и каждого, – не сдавался Усольцев, – а в выборе своего Эвереста можно ведь и ошибиться.
– Это вы хорошо сказали! – воскликнула Вера Борисовна. Она насмешливо посмотрела на Усольцева. – В самом деле, представьте себе, вы вкладываете все, что у вас есть, в Эверест, а на деле это оказывается маленькая горушка... ну, хоть вроде этих наших. Какой жалкий конец!
– Вроде этих наших? – вздрогнув, переспросил Усольцев.
И в тот же момент с потрясающей отчетливостью вспомнил, как всего несколько часов назад он распластался на крутом каменистом откосе, по которому, как дробь, катились мелкие угловатые кусочки щебня. Пытаясь удержаться, он прижимался к склону всем телом. Чувствовал, что при малейшем движении вниз или вверх он неминуемо сорвется со стометрового обрыва. Как медленно текло время, пока он, собирая всю волю, боролся с собой и наконец, решившись, толчком бросился в сторону, покатился, перевернулся и повис, вцепившись скрюченными пальцами в трещины камня.
Одинокая молчаливая борьба в смертной тоске...
Усольцев вытер выступивший на лбу пот и, не прощаясь, ушел...
* * *Четыре головы склонились над придавленной камешками картой. Палец прораба царапал бумагу сломанным ногтем.
– Сегодня мы дошли наконец до северо-восточной границы планшета. Вот здесь эта долина, Олег Сергеевич. Там опять сброс, впритык стоят древние диориты. Следовательно, конец нашего островка метаморфической толщи[4] – последняя точка.
Прораб начал развязывать мешочки, торопясь до темноты показать образцы.
Усольцев разглядывал изученную до мельчайших подробностей карту. За извивами горизонталей, стрелками, за цветными пятнами пород и тектоническими линиями перед геологом вставала история окружающей местности. Совсем недавно – что такое миллион лет по геологическим масштабам! – низкое, ровное плоскогорье раскололось гигантскими трещинами, вдоль которых большие участки земной коры задвигались, опускаясь и поднимаясь. На севере образовался провал; теперь там, в этой котловине, течет река Или и расстилается широкая степь. К югу от того места, где стоят их палатки, поднимается уступами хребет, как гигантская лестница. На самых высоких уступах работа воды, ветра и солнца разрушила ровные ступени, образовав беспорядочное скопище горных вершин. Верхние пласты на этих горах снесены. Они рассыпались и легли рыхлыми песками и глинами на дно низкой котловины. Но вот этот первый уступ должен хранить под покровом наносов те породы, которые исчезли на горах: его поверхность не подвергалась размыву. Если бы пробить верхний покров уступа шурфом или шахтой – ведь он не более тридцати метров толщины! Но для того чтобы предпринять такую работу, нужно знать хотя бы приблизительно, что обещает исчезнувшая на горах верхняя толща. Ответ на этот вопрос может дать только Белый Рог: на его неприступной вершине уцелел маленький островок верхних слоев. Грань между темными метаморфическими породами и загадочным белым острием видна совершенно отчетливо – падение в сторону сброса. Следовательно, нет сомнения, что в опущенном участке эта белая порода полностью сохранилась. А гора словно заколдована: сколько ни искал он в осыпях разрушенной породы у ее подножия, он не смог найти ни одного куска, отвалившегося от Рога... Какая-то вечная, несокрушимая порода слагает белый зубец! Но ведь именно у подножия Ак-Мюнгуза были найдены два огромных кристалла касситерита – оловянного камня...
Нет, тайну Белого Рога надо раскрыть во что бы то ни стало! Только на этой вершине лежит ключ к рудным сокровищам, погребенным снизу. Олово! Как нужно оно нашей стране! Это ясно сознает он, геолог. Значит, геолог и должен сделать то, чего не могут другие – те, кто не понимает всей важности открытия.
Уставшие за день помощники Усольцева быстро заснули. Чистый холодный воздух опускался на теплую землю. Лунный свет струился зеленоватыми каскадами по темным обрывам. Усольцев лежал в стороне от палаток, подставляя ветру горящие щеки, и старался уснуть.
Он снова переживал неудачную попытку восхождения на Белый Рог. Он считал чудом свое спасение от неминуемой гибели и в то же время знал, что еще раз повторит попытку.
«Теперь же, на рассвете! – решил он. – Пока не зашла луна, нужно достать зубила».
Усольцев встал, осторожно пробрался между веревками палаток к ящику со снаряжением и, стараясь не шуметь, принялся рыться в нем.
От дальней палатки послышалось тихое пение. Усольцев прислушался: пела Вера Борисовна.
«Узнаешь, мой княже, тоску и лишенья, великую страду, печаль...» – тихо разносился голос по выбеленной луной степи.
