Юрий Брайдер - Миры под лезвием секиры
– Давно пошла?
– Давно… Я даже со счета сбилась. – Еще две слезы побежали вдогонку,за первой, и каждая была как полновесная виноградина. – Пора бы уж и вернуться.
– На что муку меняете? – Смыкову это было, конечно безразлично, ему и картошки с кислым молоком вполне хватало, а вопрос он задал потому, что заранее хотел расположить Шансонетку (так они заглазно прозвали между собой девушку) к себе.
– Да так… На барахло разное. Бабушка на спицах вяжет.
– Говорят, сейчас в Лимпопо электрические лампочки хорошо идут. Только без цоколя. Арапам из них пить нравится. Они же к сушеным тыквам привыкли. Стакан им в руку не ложится. А лампочка в самый раз.
– Где же тех лампочек набраться? – вздохнула Шансонетка.
– Это точно, – подтвердил Смыков, уже успевший между делом заглянуть и на кухню, и в темную сырую конуру, некогда служившую санузлом. – Присесть не пригласите?
– В зал проходите. – То, что количество вторгшихся в ее жилище людей возросло, вроде бы немного успокоило хозяйку.
Зал представлял собой невзрачную, хоть и чистенькую комнатку, чуть более просторную, чем вигвам, и чуть более тесную, чем юрта. Единственное, да еще и зарешеченное, окно глядело на какие-то захламленные задворки, заросшие мерзкой степной колючкой. Типичное старушечье обиталище с блеклыми семейными фотографиями на стенах, нищенской разномастной мебелью и множеством вязаных салфеток, разложенных к месту и не к месту. Самым ценным предметом здесь, наверное, была фарфоровая юбилейная ваза с голубоватым портретом кого-то волосатого: не то маршала Буденного, не то олимпийского мишки. Эта бедность была тем более удивительна, что в соседних квартирах без толку пропадали ковры и зарастал паутиной хрусталь.
– Вот, значит, какие дела, – сказал Смыков, примостившись на скрипучем венском стуле. – Не хочется вас, конечно, беспокоить, но, как видно, придется. Такая уж жизнь наша хлопотная, одни заботы да недосуги. Вы нам, пожалуйста, все расскажите подробно, мы и пойдем себе…
– Что я должна рассказать? – Шансонетка прижала к груди пухлые кулачки.
– Скрывать от нас ничего не надо. Знаем, заходил тут к вам кое-кто на днях.
– Вы про варнаков спрашиваете? – лицо девушки дрогнуло так, словно под кожей у нее была не упругая плоть, а хлипкий студень.
– Про них, родимых, – Смыков улыбнулся своей обычной кисло-сладкой улыбочкой. – Интересно знать, что они от вас такое хотели?
– А что, по-вашему, мужчина от женщины может хотеть? – Она уставилась в угол, где на фанерной тумбочке красовался старенький аккордеон.
– Так то от женщины! – не удержался Зяблик. – А ты же корова!
– Все, я больше вам ни слова не скажу, – Шансонетка спрятала лицо в ладони.
– Не обращайте внимания, – Смыков укоризненно глянул на Зяблика и откашлялся в кулак. – Вы нас правильно поймите… Варнаки нам враги. Но не такие, как, скажем, когда-то были арапы или нехристи. Они враги всем людям, которых и так осталось не очень-то много. Мы о них почти ничего не знаем. До сих пор к варнакам никто и пальцем не сумел прикоснуться. Единственное, чем мы располагаем, так это гипсовые отливки их следов да некоторые не совсем… а лучше сказать, совсем непонятные вещи. Так близко, как вы, их никто не видел. Мы просто обязаны подробно допросить вас.
– Тише дыши, командир! – озлился Зяблик. – Чего ты ей всю нашу подноготную выкладываешь?
– Не мешайте, братец вы мой, – Смыков отмахнулся от него, как от назойливой мухи.
– Ладно, – после недолгого молчания выдавила Шансонетка. – Я все расскажу.
– Вот и ладненько, – кивнул Смыков. – Сколько их было?
– Трое.
– Все трое занимались с вами… этим?
– Нет. Только один.
– А остальные где были?
– Рядом стояли. Они накрыли нас чем-то вроде шатра или покрывала.
– Раньше вы знали мужчин? – Смыков вновь откашлялся в кулак. – Я имею в виду: вам есть с чем сравнить?
– Есть, – она покраснела, главным образом ушами и шеей.
– Ну и что вы можете сообщить нам по этому поводу? Разница между человеком и варнаком имеется?
– Не знаю… Кажется, нет.
– Говори, шалава, во всех деталях, как дело было! – вновь влез Зяблик.
– Дай бог вам всем, как у него! – огрызнулась Шансонетка.
– Какой он на ощупь? – осведомился Смыков. – Кожа, мышцы, волосы?
– Обыкновенный. Только очень твердый. Как камень. Если бы захотел, из меня лепешку мог бы сделать.
– Какого-нибудь особенного запаха вы не ощущали?
– Нет.
– Звуки он издавал?
– Нет.
– Что – не дышал даже?
– Дышал, наверное. Но я как-то не прислушивалась.
– А сердце как билось?
– Не помню. Я очень испугалась. Они вошли, сняли с меня всю одежду, будто… с колбаски шкурку стянули, а потом покрыли этой попоной.
– Где все это происходило?
– Здесь. На полу.
– Вы убирали потом?
– Да. И полы помыла.
– Ничего примечательного не нашли?
– Нет.
– Эта женщина – врач, – Смыков кивнул на Верку. – Она должна осмотреть вас.
– Вы-то хоть выйдите отсюда, – взмолилась Шансонетка.
– Ага, стыдно теперь! – ухмыльнулся Зяблик. – А когда они тебя по полу валяли, не стыдилась?
– А вы меня защитили? Прогнали их? – девушка вскинула заплаканное лицо. – Сейчас-то вы все смелые…
– Пошли, – Смыков взял Зяблика под локоть. – Покурим.
На кухне Зяблик соорудил себе огромную самокрутку из целой горсти самосада и желтоватого клочка газетной бумаги (на вес золота шла нынче любая макулатура) и скрылся за вонючей дымовой завесой, а добросовестный Смыков принялся перетряхивать мусорное ведро. Вскоре к нему присоединился и Зяблик, обшаривший давно не топившийся самодельный очаг и посеявший тем самым страшную панику среди тараканов, глянцевато-черных и невиданно здоровенных, давно сживших со света своих рыжих собратьев – прусаков.
После того как на кухню, на ходу застегивая свой чемоданчик, явилась Верка, мужчины переместились в зал – переворачивать половики, отодвигать от стен мебель, ножами ковыряться в щелях. При этом была разбита стеклянная салатница и сломана ножка у тумбочки. Единственной же добычей оказалась бутылка самогона, спрятанная в побитом молью валенке.
– Ага, – зловеще констатировал Зяблик. – Продукты питания на бимбер переводишь? Ряху разъела! А люди кругом с голодухи дохнут!
– Да вы сами тоже вроде от ветра не качаетесь! – дерзко ответила осмелевшая хозяйка. – А бутылка бабушкина. Она на самогонке лекарственные травы настаивает.
– Побудьте пока здесь, – сказал Смыков и, поманив Зяблика пальцем, направился на кухню.
– Ну, как успехи, зайчики? – спросила Верка, мусолившая оставшийся от Зяблика бычок.
