Василий Сахаров - Кубанская Конфедерация
Уснули мы в обнимку, а когда рано утром я проснулся, то обнаружил, что надо мной нависают четыре бородатых лица. Одно лицо принадлежало старосте Никите, крепкому дяде с мощными кулаками, местному корольку, а три других — его амбалистым сыновьям: Семёну, Игнату и Петру.
— Вставай, зятёк. — Староста ласково, как родному, улыбнулся мне, обнажив жёлтые прокуренные зубы.
Мне стало не по себе от таких слов, и я оглянулся на Верку, которая показала из‑под одеяла свою сонную растрёпанную мордашку и недоуменно разглядывала отца с братьями.
— Чего это, сразу зять? — попробовал я отмазаться. — Дядя Никита, что за дела? Ты ведь знаешь, я теперь свободен и сам определяю, что мне делать и куда идти? Какой зятёк? Ничего не знаю.
— Ах ты, курвец, — улыбка не только не покинула лицо старосты, но стала ещё шире, — мою девочку, цветок нераспустившийся, совратил, а теперь в кусты? Нехорошо так поступать, Сашко, неправильно. Придётся тебе жениться на моей дочке. Ты не переживай, свадьбу в три дня сыграем, дом вам выделю, хозяйство какое‑никакое, коровку, свинок, и станешь ты справным крестьянином, честным жителем Лесного.
— А если я не соглашусь?
— Тогда назовём тебя насильником и кастрируем, всё по закону.
— Папаня, — вклинилась в разговор Верка, — а чего это вы здесь? — Она, как сытая кошка, потянулась всем своим дебелым телом, и её горячее бедро коснулось моего.
— Да вот, доча, замуж за Сашку Грамотея тебя выдать хочу. Ты не против?
Верка повернулась ко мне, окинула оценивающим взглядом и своими словами подписала мой приговор:
— Нет, не против, справный мужик и мужем хорошим будет. Молод, правда, конечно, но это ещё и лучше.
— Ну, — староста встал с табуретки, на которой сидел, — раз все согласны, счастья и любви вам, дети. Благословляю вас. Совет и любовь, как говорится.
Никита и его сыновья покинули мою комнатку, а я задумался. Да, хитёр староста, одним махом два дела делает: дочку беспутную пристраивает и меня, единственного грамотного человека из молодёжи, кто в посёлке живёт, на землю сажает. Зря я с ним на прошлой неделе разговор завёл, что в город уйти хочу, ой, зря. Оно‑то, конечно, жениться я не против, и хозяйство завести, и дом, и детишки чтоб были, психология деревенская во мне крепкие корни пустила, но в семнадцать лет о свадьбе думать рановато, и не с Веркой мне моё будущее виделось.
Тем временем дочка старосты потянулась ко мне, поцеловала в губы и, склонив голову на мою грудь, сказала:
— Ты не подумай, Сашка, я тебе верная буду. Ты только будь со мной всегда и ублажай почаще.
— Верунчик. — Приподнявшись, я взглянул на девушку и спросил: — О чём ты говоришь? Ты мне не нужна, вот и весь сказ.
— Куда ты денешься, дурашка. — Её руки шаловливо заскользили по моему обнажённому телу. — Сбежать ведь всё одно не выйдет, а папаня — он такой, сказал, что кастрирует, значит, так и сделает. Ведь нам хорошо было ночью, правда?
— Хорошо‑то хорошо, ты баба горячая, спору нет, но мне здесь не место, да и подло это — подставлять меня так.
— Жизнь такова, Сашенька, а ты ничего изменить не сможешь, так что покорись и прими всё как есть.
— Ну ладно, — решил я схитрить, — раз уж дело так повернулось, пойду нам дом присматривать.
— Подожди, не спеши, — Вера обхватила меня руками и навалилась сверху, — давай ещё разок.
В общем, пришлось ублажить ненасытную деваху ещё разок и только после этого выходить на двор. Здесь меня уже ждали мои вчерашние собутыльники, которые, вот же сволочи, прекрасно знали, что со мной должно было произойти, и от души были этому рады. Понимаю их: перекинули стрелы на меня и от Верки, с которой неоднократно на сеновале валялись, на некоторое время избавились.
— Поздравляю! — Первым ко мне подлетел Ефим, небольшого росточка мужичок, должник Никиты. — Теперь ты, Сашка, большой человек в посёлке — будешь зять самого старосты.
— Пошёл ты, — толкнул я его в грудь. — Чего не предупредил?
— Успокойся. — Хлопнув меня по плечу, рядом нарисовался Шкаф, каторжник, присланный в посёлок на исправление как рабочая сила, под ответственность общины. — Староста не велел тебя предупреждать, а против его слова в посёлке никто не пойдёт, так что без обид, Грамотей.
— Ладно, — согласился я и направился со двора.
— Саня, — окликнул меня Шкаф, — не дури, Никита всех мужиков предупредил, что ты сбежать можешь, а кто тебя упустит, тот неприятностей огребёт.
— Да‑да, — вторил ему Сивый, ещё один работник старосты, занимающийся ремонтом ворот, — а кому‑то из нас придётся на Верке жениться. Ты пойми, Санёк, нам этого не надо, долги отработаем и по своим дворам разойдёмся. Нам проблемы с Никитой не нужны.
Я направился осматривать новенькие деревянные дома, построенные этим летом и стоящие неподалеку от подворья старосты. Про то, как я стал женихом, уже весь посёлок знал. Кто‑то улыбался, кто‑то посмеивался, а пара молодых девчат, с которыми я только по осени после танцев целовался, печально улыбнулись и, не перекинувшись даже словом, прошли мимо. Вот так вот, ещё вчера Сашка Мечников по прозвищу Грамотей, крепкий статный блондин с серыми глазами, которого природа силой не обделила, был для них желанной партией, а сегодня — всё, запретный плод и чужой жених. Эх, пропади всё пропадом, надо бежать, больше ничего на ум не приходит. Староста думает, что подловил меня, что нет у меня бумаги, личность удостоверяющей, но это не так, в подкладе моего полушубка было зашито свидетельство о рождении, заверенное не абы где, а в городской управе. Так что дело остаётся за малым — добраться до города.
Прохаживаясь по домам, я делал вид, что осматриваю их, готовлюсь к будущему заселению, а сам смотрел в сторону леса, который начинался сразу же за посёлком. К полудню вернулся на подворье старосты, плотно пообедал и обсудил с будущим тестем приданое, которое он давал за Веркой. Надо сказать, по меркам Лесного, приданое было хорошим: стельная корова, три поросёнка, кролики, корма, мебель, одежда и бельё. Некоторые местные парни были бы этому только рады, но я уже определился в своём жизненном пути и, после разговора с Никитой, вновь направился в посёлок. Ещё раз прошёлся по дворам новостроек, улучил момент, когда меня никто не видел, и юркнул к поселковому тыну. Своротив хлипкое подгнившее брёвнышко, пролез через дыру, немного пробежался по зарослям можжевельника и оказался в лесу.
Чередуя бег и шаг, налегке, направился на юго‑восток, в сторону Горячего Ключа, ближайшего городка и нашего районного центра, в котором я мог найти своё спасение. Переходя с горки на горку и не выходя на дорогу, охотничьими тропами, не останавливаясь ни на минуту, я шагал к заветной цивилизации. К вечеру переправился через речку Малый Дыш и остановился на ночёвку. Несколько часов вздремнул у костерка и, проснувшись, до самого утра мечтал о своём будущем и месте, какое я займу в городском обществе. Понимал, что планы мои далеки от реальности, но они отвлекали меня от мыслей о сыновьях старосты, которые наверняка уже вышли из посёлка с собаками‑ищейками на поводках и идут за мной вслед.
