Спецоперация «ZАСЛОН» (СИ) - Пасхов Рутра

Не известно, по какой причине молчала супруга покойного профессора, а вот молчание следователя, видимо, было связано со сказанным им далее.

– К сожалению, он скрылся.

Теперь женщина еще и раскрыла рот. Инспектор же продолжал в своей безмятежной манере:

– А так как он больше не проявлял себя, не контактировал с вами, у нас не было повода его искать. Это же все-таки обязанность УВД.

Видя рубеж всплеска эмоций у посетительницы, он поспешил прояснить положение:

– Извините, но… – он замялся, предвидя скорый финал ее молчания, – я вас понимаю, но… – теперь он взял ноту молчания, – согласитесь, не можем же мы арестовывать каждого, несущего всякую, извините, ахинею, на кого показал гражданин. И я уверен – и УВД не будет каждого сумасшедшего искать.

Неожиданно она высказалась спокойно, хоть и в чуть повышенном тоне:

– Но он пришел и мне рассказал все, что знал мой муж. Все мои тайны. То, что… – она замолкла, оглянулась, досказала уже потише: – Он никак не мог этого знать.

Следующее она и вовсе сказала шепотом:

– А могли бы вы устроить мне очную ставку с так называемым сумасшедшим?

– Нет, – сухо ответил следователь. – А к чему это вы?

Она пристально, изучающе смотрела на него. Следователь невольно засмущался, отвел взгляд.

– Понимаете, у меня такое чувство, как будто я его… как будто он – не он.

– Как это?

– Странное ощущение, будто где-то я с ним уже встречалась.

Теперь Моисеевич изучал ее мимику с немного изумленным выражением, о чем говорили слегка выпученные и немного раскосые глаза.

– Я хотела бы пройти экспертизу. Получить заключение эксперта.

– Зачем вам экспертиза? Было врачебное заключение. Во-первых, ваш муж работал в секретном НИИ АО «ЗАСЛОН», а оттуда права выноса секретных материалов нет. Вам никто не оставил бы чип. Его сняли. Точно. У этого неадекватного точно не было. А то, что он какие-то бредни придумал, – ну извините.

– Какие бредни? Он рассказал даже наши интимные тайны.

– Ну не знаю, – протяжно произнес следователь, – может, ваш муж по пьяни что-то ему сболтнул.

После сказанного посетительница всполошилась, маска возмущения снова появилась на лице:

– Вы знаете, я очень недовольна вашим отношением.

– Извините, – в своей безмятежной манере произнес следователь, – что я могу сказать, это же предположение: пришел неизвестный тип, что-то вам стал говорить, вы почему-то считаете, он вас шантажирует. Чем он вас шантажировал?

– Он якобы донес до меня просьбу мужа, которую он сказал для страховки. Якобы он с ним контактировал непосредственно перед его загадочным исчезновением.

– Уж простите, загадочным исчезновением – для вас. Для нас же – все предельно ясно.

– Ясно? С чего это вдруг? Мой муж не был агентом-конспиратором.

– О да… видимо, слабо вы его знали.

– Я бы вас попросила.

– Извините, извините, но…

– Он не мог знать события наперед.

– Однако мог же их спланировать.

– Что вы этим хотите сказать?

Следователь отвел взгляд в сторону, задумался.

Действительно профессор, о котором шла речь, был уникумом сам по себе: уже в 26 лет он защитил диссертацию, в 31 получил ученую степень, в 32 стал автором революционной научной разработки в области нейролингвистического программирования. В 33 продемонстрировал метод инкубационного взращивания клонированного тела. В том же году – метода записи сознания человека в цифровую форму; в 35 лет – метода загрузки цифровой формы сознания в клонированное тело, в 36 получил зарубежный патент на свое изобретение, которое, к слову, продемонстрировал в нарушение устава закрытого НИИ на международной выставке современного вооружения. И… никто не смог повторить его метод, изобретение. А может, и открытие. Это являлось веской причиной санкционировать задержание ученого компетентными органами с целью выяснить, кроме прочего, знает ли еще кто-то секреты осуществленной им технологии. Ведь это меняло всю структуру бытия человека и человечества – можно было клонировать себя молодого и, повторяя этот процесс, быть… вечно живым… и даже больше – быть другим. Ведь сознание можно было загрузить в любое тело.

Размышляя об этом, упершись взглядом в монитор, якобы анализируя услышанное от посетительницы, следователь уже хотел спросить «что это?», как она, сделав секундную паузу, понесла дальше:

– Просил обнулить все счета. Это как вообще? А у моего мужа были немаленькие гранты. А еще, – она снова сделала задержку в пару секунд, – выяснилось, ему почему-то перечислили очень большую сумму в валюте на его международный счет. Счет, о котором я и не знала. А этот тип знал.

– Это мы тоже вычислили и постарались заблокировать всевозможные счета, – постарался успокоить ее следователь.

– Вот скажите, пожалуйста, почему вы не приняли меры по задержанию этого шантажиста? И почему я не имею доступа к его счетам, а вы имеете?

– Доступ к вашим семейным счетам? У нас нет к ним доступа, мы их заблокировали в рамках процедуры расследования.

– Не к семейным, к офшорным и трастовым.

– А вы уверены в их существовании? Простите, я все же веду расследование. Я должен спросить.

Ее лицо снова переполнилось негодованием.

– Уверена ли я?! А вот это что, – она достала из сумочки весьма дорогого бренда лист-выписку с криптобиржи, где указывались два счета с двумя номиналами криптовалют.

На одном значилось 20 тысяч единиц, на другом – 5 тысяч. Желтым маркером были обведены суммы по курсу на момент снятия выписки. Увиденные суммы заставили следователя слегка смутиться, если не сказать больше. Подозрения в конспирологической составляющей в сценарии драмы Рембрандта у него усилились. Раздумья ввели его в заторможенное состояние, из которого его вывел вопрос дамы.

– Уверена ли я?! Что теперь вы скажете?

– А откуда эти данные у вас?

– От вашего сумасшедшего, как вы изволите его называть.

– А с чего это он вам стал предоставлять такие данные?

– У него была специфическая просьба, он же сумасшедший, как вы считаете.

– Давайте останемся в рамках тактичности.

– Да уж, надо бы.

– Какая просьба?

Она немного замялась.

– Я слушаю вас. Вы же с какой-то целью ко мне явились, – сказал в вопросительной тональности следователь, оценивая посетительницу пытливым взглядом.

Она огляделась, скорее по привычке, – в кабинете никого не было, чуть нагнулась к следователю и тихо сказала.:

– А у вас ведется запись?

– Нет, зачем. Пока не нужно. Если я буду вести запись, я должен вас предупредить. Вы что-то хотите мне сообщить?

– Да.

– Слушаю.

Она нагнулась еще.

– Я все понимаю, но все варианты уже перебрала. Единственное – остался ваш.

Она интригующе помолчала. Теперь следователь невольно огляделся, посмотрел вопросительно на нее.