Эдмунд Купер - 1994
Внезапно на экране, встроенном в стену напротив бассейна, замигал красный огонек, и сладкий голос ауто-глашатая произнес:
– Доктор Шаффер. К вам гость. Доктор Шаффер, к вам гость.
Экран подернулся туманом, который быстро кристаллизовался в изображение высокого мужчины с одутловатым лицом, на котором застыла, словно вырубленная пневмоотбойником, дежурная улыбка.
Слегка побледнев, доктор Шаффер глядел на сие, весьма неожиданное для него видение. Даже со своего места на краю бассейна он видел большую круглую эмблему на рукаве незнакомца. На ней был изображен серебряный молот.
– Эм, это же Крушитель, а мы даже не получали Предупреждения!
Эмили как раз находилась в процессе акта мгновенного переодевания. Одним движением выйдя из своего сари, она схватила первое попавшееся ей под руку платье из привезенных доктором Шаффером, и вскользнула в него, одновременно застегивая электромолнию. Затем с виноватым видом повернулась к мужу.
– Ах, Джимми! Мы получали Предупреждение! В прошлом месяце. Я просто забыла тебе о нем сказать. А потом оно как-то само собой упало в мусоропровод. Я хотела тебе его показать, но… – И тут она просияла: – Но мы вовсе не обязаны впускать его в дом. Он должен придти только в пятницу, тринадцатого.
– Дорогая, – доктор Шаффер поднялся на ноги. – Ты только никому об этом не говори, но пятница, тринадцатое – это сегодня.
– Доктор Шаффер, – укоризненно провозгласил ауто-глашатай, – Ваш гость ждет.
С видом христианского мученика, направляющегося на свидание со львом, доктор Шаффер вступил в трубу и быстро спустился в гостиную. Входная дверь автоматически открылась, как только он к ней подошел, и Крушитель, весело помахивая футляром для виолончели, вошел в дом.
– Доктор Шаффер? Здрассе… Ну, док, так вот и мы с моим молоточком. Опять вот у вас. Во время-то летит, а?
– Действительно – с горечью в голосе удивился доктор Шаффер. – Это мой любимый кошмар, и он уже и так затянулся.
– Ха-ха-ха! – загрохотал Крушитель. – Здорово мы с вами калякаем!
Он открыл свой футляр от виолончели и вынул оттуда четырехфутовый, как и предусмотрено инструкциями, молот. Взмахнув им на пробу несколько раз, Крушитель начал оглядываться в поисках первого Устаревшего Предмета. Вскоре он обнаружил его в лице комбинированного барометра, календаря и авто-списка памятных дат, висевшего на стене в холле уже более пяти лет.
– Эта вот штука, она разговаривает? – подозрительно спросил Крушитель.
– Нет, но это английская модель, – без особой надежды на успех пустился в объяснения доктор Шаффер. – Мы здорово к ней привязались…
– Очень жаль, – печально сказал Крушитель. – В правилах чё сказано? Должон говорить – и точка!
Он сильно размахнулся… Медь погнулась, стекло зазвенело, дрожащая стрелка скакнула на «Великая Буря». Календарь в то же время выдал первое января двухтысячного года после рождества Христова, а автосписок памятных дат услужливо подсказал, что сия дата – 109-я годовщина со дня рождения бабушки доктора Шаффера по материнской линии.
– Долгих лет вам, мамаша, – пробормотал Крушитель.
Включив карманный магнитофон, он продиктовал в расположенный на запястье микрофон:
– Жилец: Бульвар Надежды, 793. Предмет: барометр, одна штука. Владелец: Шаффер Джеймс Е.
Отключив магнитофон, он укоризненно пробормотал доктору Шафферу:
– Вам, док, надо вот шагать в ногу со временем. Вот. Старый хлам, он антисоциален… Покиньте нас, как сказал поэт, новое пастбище нас ожидает.
И, слегка подтолкнув доктора Шаффера своим символическим молотом, он вслед за хозяином дома прошествовал в гостиную. Его глаза горели.
Первым делом он обратил свой хищный взор на телевизор – тридцатидюймовый экран с трехмерной стереофонической системой, встроенным баром для коктейлей и распрыскивателем бальзама для усталых глаз.
– До-ис-то-рический! – с грустью в голосе объявил Крушитель. – В расход его, Док! Хорош твоей хозяюшке глазелки портить, пялясь на эту рухлядь.
– Послушайте, – резко запротестовал доктор Шаффер. – Я лично люблю как раз тридцатидюймовый экран. И моя жена тоже. Кроме того, этот телевизор великолепно работает вот уже несколько лет. Мы принимаем на нем все программы Евровидения – Лондон, Париж, Рим!
– Подумать только! – Крушитель даже немного удивился.
С холодом в сердце ошарашенный доктор Шаффер наблюдал, как молот навис над ореховым корпусом. Неторопливо, с видом настоящего знатока Крушитель выбирал точку удара. Почти любовно молот опустился на купол фото-электронного дистанционного управления. С грохотом купол и катодная трубка лопнула. Доктор Шаффер пребывал в состоянии шока.
– Аминь, – пробормотал Крушитель и немедленно сделал запись о шафферовском телевизоре. Затем с быстротой молнии он расправился с Митти Миджит кондиционером 1989 года и даже с устаревшим электронным котом-пылесосом, кравшимся у них по пятам и подбиравшим мелкий мусор.
– Порядочек. – заявил Крушитель, вновь возвращаясь от своего магнитофона к сцене разрушения. – Теперь, вот, спаленку-дремотинку посмотрим. Лады, док?
К этому времени доктор Шаффер уже весь дрожал от бессильной ярости. Ведь было совершенно незаконно не только избегать мешать, уговаривать, отвлекать, подкупать, калечить или убивать Крушителя, но даже за простой спор запросто можно было угодить на полгода в психиатрическую лечебницу на полный курс социальной терапии.
Печально расставаясь с прелестной мечтой кровавой мести, доктор Шаффер вновь направился к трубе.
Они вошли в спальню, и Крушитель в профессиональном экстазе кинулся осматривать двойную колыбельную кровать. Ее древний гипно-ролик, чья тихая музыка должна была убаюкивать и мягко усыплять пользователя кровати, привела Крушителя в восторг. Ее работающий на снотворном газе механизм погружения в беспамятство чуть не вызвал у него счастливой истерики.
– Док – заявил он, утирая с глаз навернувшиеся слезы. – Помучались на этой развалюхе, и хватит. Кончились, вот, ваши муки. Да, колыбельные кровати ушли. Точно. Лучекровати пришли. У них, вот, такая штуковина есть – психостатический луч. Умаешься за день, он хлоп тебя по мозгам, в готовенький. Дрыхнешь как бревно, а он еще и проблемки твои подраскидает, пока ты себе дрыхнешь. Утром встаешь как огурчик, ни забот, ни хлопот,
Доктор Шаффер прикрыл ладонью глаза, а колыбельной кровати тем временем устроили девяностосекундный блицкриг. Когда же доктор снова их открыл, то гипно-ролик. усыпляющие сопла и качающие пружины усыпали пол-спальни, словно раздавленные металлические цветы.
– Ну, кажись, все, – сказал Крушитель, милостиво не замечая древнего туалетного столика Эмили. – Док, вы часом не страдаете негативным подходом? – и он благожелательно поглядел на доктора Шаффера. – Я докладать должон, коли у вас негативный подход.
– Негативный подход? У кого? У меня?.. – оскорбленная невинность в исполнении доктора Шаффера больше походила на острый случай маниакально-депрессивного синдрома.
– Это вы мне бросьте, док, – начал Крушитель, словно говоря с несознательным четырехлетним ребенком. – Современней надо быть, ясненько? Я тут ваше барахлишко малость покрушу, а вам за то, глядишь, и 10.000 кредиток причитается. Как я вот кончу, вы топайте прямехонько в Комиссариат и прибарахлитесь. Вот вам и лучекроватка. И шестифутовый настенный экран, и кот-пылесос – и пылесосит, и песенки играет. А песенки – самые что ни есть попсовые. А еще и вместо барометра такая вещь – погоду предсказывает, шмотки по сезону выдает, и чуть чихнешь – таблетками кормит… Вот это прогресс. Кумекаешь?
– Действительно, прогресс, – сквозь зубы пробормотал доктор Шаффер.
– Ну и ладушки, – сказал Крушитель. – Щас мы тут порядочек наведем… Куды к фабрике калорий, док?
Глубоко вздохнув, доктор Шаффер повел его в кухню.
Там их уже поджидала Эмили. В этот миг она охотно променяла бы свою стройную, точеную фигурку на двести фунтов мяса и жира и профиль бульдозера. Она стояла перед полуантичной электрической стиральной машиной в надежде, что Крушитель ее не заметит.
– Как, – вежливо сказал Крушитель.
– Дела, – ответила Эмили, соблюдая нормы приличия, но от ее слов на всю кухню повеяло холодом.
Крушитель сделал вид, будто не замечает стиральной машины.
– Скажите, пожалуйста! – душевно порадовался он, – этот повар-шмовар так и сияет… Выбор диапазонов, инфра-тостер и hi-fi восстановитель вкуса… Достойненький ответ язве желудка!
Но, говоря, он украдкой подбирался все ближе и ближе к обреченной стиральной машине.
– Вы пропустили угловую панель, – с паникой в голосе воскликнула Эмили. – Это анабиозный отсек самой последней модели. В нем мы храним в состоянии онежняющей мясо комы двух гусей, пять цыплят, трех омаров и индейку… Мы хотим подержать индейку до самого Рождества.
