Джейн Фэйзер - Королевские игры
Но Розамунда, словно завороженная, наблюдала, как двое взялись за руки и, прильнув друг к другу, принялись страстно целоваться. О, если бы можно было оказаться где угодно, только не здесь, на яблоне! Момент упущен, показываться поздно. Оставалось лишь молиться, чтобы Томас никогда не узнал, что сестра подглядывала. В обычной жизни брат вел себя с младшей сестрой по-дружески просто, беззаботно и обходительно, но, как правило, вниманием не баловал. Такое положение устраивало обоих. Однако сердить его не стоило - гневался Томас бурно, - а потому Розамунде вовсе не хотелось испытать на себе неизбежную в данном случае ярость.
Оставалось лишь затаиться и наблюдать. Не размыкая объятий, мужчины отошли с дорожки. Незнакомец прислонился спиной к дереву, а Томас прижался к нему. Вот они соскользнули по стволу и опустились на молодую изумрудную траву. Теперь их не было видно, зато слышно было отлично. О, жизнь в деревне дарила богатые возможности! Розамунда успела наслушаться самых разных разговоров, а потому представляла, что происходит внизу, хотя и не понимала технической стороны любви двух мужчин. Неожиданно брат застонал, словно от боли, и невольная свидетельница зажала рот рукой. Стоны сменились негромкими вскриками, а потом наступила тишина.
Спустя минуту, которая растянулась на целую вечность, послышался шепот, раздались смешки и шорох. Слов разобрать не удавалось, но в невнятном бормотании звучало умиротворенное довольство. Наконец Томас произнес своим обычным голосом:
- Кстати, Кит, если во время долгих каникул тебе понадобятся деньги, поговори с моим кузеном. Такие, как ты, ему всегда нужны.
Томас поднялся и со смехом протянул руку темноволосому молодому человеку, которого Розамунда видела впервые. Очевидно, это и был Кит. Незнакомец поднялся, затянул пояс на панталонах, старательно отряхнулся. Одет он был бедно: рубашка потеряла цвет от старости, черные штаны протерлись, потрепанный плащ порыжел. Странного друга выбрал неизменно элегантный брат. Что ж, Томас нередко появлялся в неожиданных компаниях.
Розамунда уже с трудом сидела на толстой ветке. Спина затекла, шея горела, как будто по ней ползали муравьи, ноги онемели от долгой неподвижности. И все же она терпела, едва дыша, чтобы не привлечь внимания неловким движением или нечаянным звуком. Ажурные листья и эфемерные цветы - плохая защита. К счастью, те двое, что все еще стояли под деревом, были слишком увлечены друг другом, чтобы смотреть по сторонам. Наконец они повернулись, и пошли по аллее к лужайке и дальше, к массивному каменному дому с черепичной крышей.
Розамунда нетерпеливо бросила вниз грифельную доску и мел и, уцепившись за ветку, наконец-то спрыгнула с яблони. Нырнула в глубину сада и с наслаждением бросилась на мягкую траву. Немного отдохнув, старательно расправила юбки, подобрала рисовальные принадлежности и медленно побрела домой.
Вошла она с черного хода и по узкому коридору с каменным полом, отделявшему территорию слуг от парадных комнат, направилась в холл. В солнечном свете мелькнула одетая в черное фигура - кто-то поспешил скрыться в тени. Кто же, как не Фрайзер? Да, конечно, Ингрэм Фрайзер… кем этот человек доводился брату? Розамунде трудно было определить, какую именно роль Фрайзер играл в жизни Томаса, но ясно было одно: неизменно молчаливый, он следовал за хозяином, словно тень, больше похожий на слугу, чем на друга, и в то же время скорее напоминая наперсника, чем обычного камердинера. Без сомнения, странный персонаж хранил немало секретов, и в то же время трудно было представить, что брат общался с ним так же, как с неведомым Китом под яблоней.
Куда же делся незнакомец? И кто он? Если Томас не хотел, чтобы младшая сестра видела посетителей, он их надежно прятал. Но этого гостя ей необходимо было увидеть! Розамунда поспешила наверх, в свою спальню, по дороге обдумывая возможные способы «случайного» знакомства.
Удача улыбнулась: не успела она дойти до середины длинного коридора, как одна из дверей открылась и показался Томас в сопровождении нового приятеля. Увидев сестру, остановился.
- Сестренка, где же ты пряталась?
Голос звучал жизнерадостно, без малейшего намека на подозрение и неловкость.
- Гуляла в поле и, как всегда, рисовала. - Розамунда грациозно присела в реверансе. - Как хорошо, что ты вернулся, брат.
Она украдкой взглянула на стоящего рядом молодого человека. Это, несомненно, и был тот самый незнакомец из сада, однако за короткое время он успел преобразиться до неузнаваемости: убогое тряпье уступило место изумрудному бархатному камзолу, кремовой шелковой рубашке с кружевным воротником - Томас очень любил кружева - и бархатным панталонам. Да, Уолсингем не пожалел даже собственной одежды, тем более что гость оказался одного с ним роста и сходной комплекции. Томас посмотрел вопросительно, и Розамунда поняла, что проявляет излишнее любопытство.
- Кит, позволь тебя познакомить с моей младшей сестрой, Розамундой, - с любезной улыбкой произнес брат. - Судя по чрезмерному вниманию, людей, подобных тебе, она еще не встречала.
- Простите, сэр. - Розамунда снова сделала реверанс и попыталась хоть как-то загладить оплошность. - Вовсе не хотела вас обидеть.
- А я и не обиделся, - ответил гость. - Более того, склонен воспринимать повышенное внимание как комплимент. Кристофер Марло к вашим услугам, мистрис Уолсингем.
Улыбка преобразила джентльмена не меньше, чем новый костюм. Резкие, высокомерные черты лица смягчились, взгляд карих глаз утратил настороженную подозрительность.
- Полагаю, это и был комплимент.
- Конечно, мастер Марло.
Розамунда почувствовала себя увереннее и улыбнулась, не забыв об очередном реверансе.
- Право, сестренка, ты становишься настоящей кокеткой, - благодушно прокомментировал Томас. - Пора срочно подыскивать мужа, а то, глядишь, в следующий приезд увижу малышку с круглым животиком.
- В Чизелхерсте и глаз-то положить не на кого, брат.
Томас нахмурился.
- Учитесь придерживать язык, мистрис. Далеко не всем нравится слушать пошлости из женских уст.
Розамунда смущенно покраснела. Томас никогда не оберегал ее от собственных грубоватых шуточек - более того, всегда провоцировал ответный выпад. С раннего детства он единственный в семье обращал на девочку сколько-нибудь пристальное внимание, а потому ей и в голову не приходило ставить под сомнение стиль общения или сомневаться в уместности собственных реплик. Мастер Марло пришел на выручку. Хлопнул приятеля по плечу и решительно произнес:
- А вот мне, например, нравится в женщинах прямота, Томас. Жизнь нечасто балует изяществом и красотой. Так почему же человек - будь то мужчина или женщина - должен притворяться, что все вокруг мило и прелестно?
- Женщины должны притворяться, если хотят выйти замуж. - Томас направился к лестнице. Сделал несколько шагов и обернулся. - Обедаем в четыре, Розамунда. Не опаздывай, надо кое-что обсудить. Идешь, Кит?
- Да.
Гость поспешил догнать хозяина.
Глубоко уязвленная, Розамунда отправилась своей дорогой. Странно. Томас никогда не нападал на нее без веской причины. Подобное отношение, скорее, было свойственно матери - та отчитывала всякий раз, стоило младшей из детей как-то себя проявить. Дороти Уолсингем просто не знала, что делать с дочкой, которая так неожиданно преодолела испытание рождением и младенчеством, в то время как почти все остальные малыши или рождались мертвыми, или угасали в первые же месяцы. Крохотные могильные камни выстроились в печальный ряд вдоль одной из аллей деревенского кладбища.
Однако матушка умерла несколько лет назад, а до этого долгое время так тяжко болела, что казалась почти мертвой. Учителем жизни стал Томас: он причудливо исполнял обязанности наперсника, порою отвечая на вопросы, а иногда заявляя, что девушке ни к чему знать лишнее. Старший брат Эдмунд никогда не приезжал в Скэдбери, даже после того как унаследовал поместье. Он предпочитал рассеянную столичную жизнь, Лондон с его неутихающим весельем и бесконечную вереницу любовниц… Томас называл их шлюхами и уверял, что падшие женщины наградили брата оспой, а взамен отняли разум.
Говоря по правде, Розамунда так давно видела Эдмунда, что с трудом представляла, как выглядит нынешний глава семейства. Она вошла в свою комнату, закрыла дверь и положила грифельную доску на поцарапанный письменный стол возле окна, на котором хранился драгоценный запас бумаги, перьев и чернил. Солнце добросовестно освещало эскиз, и Розамунда окинула плоды долгого труда критическим взглядом. Удивительно, но и сейчас рисунок казался хорошим; более того, было ясно, как создать впечатление хрупкости и едва уловимого трепета нежных лепестков, оттененных молодыми, только что развернувшимися листьями.
Вдохновение заставило забыть и странную, обидную резкость брата, и сцену в саду, и Кристофера Марло. Розамунда устроилась за столом и тщательно разгладила плотный глянцевый лист бумаги. Тронула кончик гусиного пера и быстро его заточила - нетерпение подгоняло. Окунула перо в чернильницу и погрузилась в работу.
