Роберт Хайнлайн - Весь Хайнлайн. Пасынки Вселенной
Быстро, но аккуратно Лазарь отнял у малыша смертоносную игрушку. Ребенок расстался с ней весьма неохотно. Осмотрев бластер, Лазарь с облегчением убедился, что предохранитель опущен, и убрал оружие в кобуру. Малыш явно собрался зареветь.
— Чш-ш-ш, — прошептал Лазарь, — а то разбудишь своего старика. Поди-ка сюда.
Взяв малыша на руки, он принялся баюкать его. Джокайреныш прижался к Лазарю и, закрыв глаза, засопел.
Лазарь оглядел спящего малыша.
— Симпатичный, — добродушно проворчал он. — Я вполне мог бы к тебе привязаться, только вот пахнете вы…
Некоторые эпизоды в межрасовых отношениях были бы даже забавны, если бы не таили в себе потенциальную опасность — как, например, в случае с Хьюбертом, сыном Элеоноры Джонсон. Этот незадачливый карапуз отличался слишком уж большим любопытством. Однажды он подошел посмотреть, как двое техников — человек и джокайра — устанавливают на земное оборудование местный источник энергии. Ребенок позабавил туземца, и тот, в порыве дружелюбия, подхватил малыша на руки.
Хьюберт поднял рев, и его мать, всегда находившаяся неподалеку от сына, бросилась на выручку. Намерения у нее были самые кровожадные, но, к счастью, сил и навыков не хватило: великан-туземец остался цел и невредим. Однако ситуация сложилась не из приятных.
Администратору Форду и Оливеру Джонсону пришлось потратить много сил, чтобы объяснить опешившим джокайра суть случившегося. Хорошо, что туземцы скорее огорчились, чем возроптали.
Позже Форд вызвал Элеонору Джонсон к себе.
— Ваша непроходимая тупость поставила под удар всю колонию.
— Но я…
— Ма-алчать! Если бы вы не избаловали мальчишку донельзя, он вел бы себя прилично. А если бы вы не были глупы, как пробка, то не давали бы воли рукам. Ваш сын сегодня же начнет посещать занятия, а вы прекратите держать его у своей юбки! И зарубите себе на носу: если я еще раз замечу с вашей стороны хоть малейшие признаки враждебности к туземцам, вы в принудительном порядке отправитесь в анабиоз на несколько лет! А теперь — вон отсюда!
Почти таким же образом Форду пришлось обойтись и с Дженис Шмидт. Интерес, проявленный джокайра к Хансу Уэзерэлу, вскоре распространился и на остальных телепатов. Аборигены впадали в настоящий экстаз, видя существо, способное общаться с ними непосредственно. Криил Сарлоо объявил Форду, что очень желал бы поместить телепатов отдельно от других дефективных в здании бывшего храма, где джокайра смогли бы ухаживать за ними. Просьба очень походила на требование.
Дженис Шмидт весьма неохотно поддалась на уговоры Форда пойти джокайра навстречу. Необходимость удовлетворить их просьбу Форд объяснял тем, что земляне многим обязаны аборигенам. И вскоре местные сиделки, под ревнивым надзором Дженис, смогли приступить к своим обязанностям.
Однако оказалось, что у телепатов, умственное развитие которых хоть немного превосходило полу идиотизм Ханса Уэзерэла, присутствие джокайра вызывает острые и тяжелые психозы.
Форду пришлось расхлебывать и это, но негодование Дженис Шмидт было значительно разумнее и мощнее, чем у Элеоноры Джонсон. Чтобы сохранить мир, Форд вынужден был пригрозить Дженис полным отстранением от должности. Криил Сарлоо, глубоко огорченный и потрясенный, пошел на компромисс, заключавшийся в том, что джокайра взялись ухаживать лишь за полными кретинами, а присмотр за телепатами с более высоким уровнем развития продолжали осуществлять люди.
Но самые большие трудности были связаны с… фамилиями.
Любой джокайра имел имя и фамилию, причем фамилий, как и в Семьях, было немного. Фамилия туземца, кроме клановой принадлежности, обозначала и храм, который он посещал.
Однажды Криил Сарлоо заговорил с Фордом на эту тему.
— О Верховный Отец Чужестранных Братьев наших, — объявил он. — Настало время тебе и детям твоим принять фамилии.
Естественно, говорил Сарлоо на своем родном языке, поэтому в переводе на английский смысл некоторых понятий неизбежно искажался.
Но Форд уже привык к подобного рода трудностям.
— Сарлоо, друг мой, я слышал твои слова, но смысл их мне непонятен. Говори более полно, прошу тебя.
Сарлоо начал заново:
— Иноплеменный брат мой! Времена года приходят и уходят, теперь же настала пора созревания. Боги сказали нам, что вы, иноплеменные братья наши, уже достигли такой зрелости, что должны выбрать себе племя и храм. И я пришел к тебе, чтобы договориться о церемониях, во время которых каждый сможет выбрать себе фамилию. Это я говорю тебе от имени богов. Но осмелюсь и от себя сказать: я буду счастлив, если ты, брат мой Форд, остановишь свой выбор на храме Криила!
Некоторое время Форд молчал, вникая в смысл его слов.
— Я счастлив, что ты предлагаешь мне свою фамилию, брат Сарлоо. Но у меня и моего народа есть собственные фамилии.
Чмокнув губами, Сарлоо отверг этот довод:
— Их теперешние фамилии — просто слова и ничего более. Теперь им пора выбрать себе настоящие, указующие определенный храм и имя бога, коему надлежит поклоняться. Ведь дети растут и становятся взрослыми!
Форд решил, что без советчика здесь не обойтись.
— И это нужно сделать немедленно?
— Еще не сегодня, но как можно раньше. Боги терпеливы.
Форд созвонился с Заккуром Барстоу, Оливером Джонсоном, Лазарем Лонгом и Ральфом Шульцем и передал им содержание беседы. Прокрутив запись несколько раз, Джонсон хотел как можно лучше вникнуть в суть сказанного, подготовил разные варианты перевода, но от этого дело яснее не стало.
— Похоже, — высказался Лазарь, — либо принимай нашу веру, либо выметайся.
— Верно, — согласился Заккур Барстоу, — пожалуй, здесь все ясно. Что ж, по-моему, стоит согласиться. Из наших лишь немногие имеют какие-либо религиозные предрассудки, которые помешали бы им участвовать в местных культовых действах.
— Вероятно, вы правы, — согласился Форд. — Например, я вовсе не против ради мира с ними прибавить к своему имени фамилию Криил и поклоняться их богу. — Он сдвинул брови. — Но я бы не хотел спокойно смотреть, как их культура поглощает нашу.
— На этот счет не беспокойтесь, — заверил Ральф Шульц. — Неважно, что мы станем делать ради того, чтобы их ублажить. Культурная ассимиляция в любом случае исключена: мы совершенно не похожи на них; я только теперь начинаю понимать, насколько различия между нами глубоки.
— Вот именно, — сказал Лазарь, — насколько.
Форд повернулся к нему:
— Что вы этим хотите сказать? Вас что-то тревожит?
