Джон Ринго - Дорога на Дамаск
Фил вытер лицо ладонью и набрал полные легкие воздуха.
— Фил! — восклицаю я, испытывая неожиданную радость.
Мой бывший механик, прищурившись, меряет меня взглядом.
— Ты весь заржавел, — говорит он. — Но хоть избавился от этих поганых побрякушек.
Манеры моего механика ничуть не изменились, но он уже далеко не тот чурбан, который когда-то появился в моем ангаре, не подозревая, что находится на волоске от смерти. У него другое выражение лица, а в глазах пылает новый свет. Я знаю, что мне никогда до конца не понять, что произошло с ним, но я рад за своего пропавшего механика. Он явно нашел свою дорогу в жизни.
— Давно пора было от них избавиться, — бормочу я. Фил некоторое время смотрит на меня, а потом поворачивается к коммодору и его второму спутнику.
— Смотрите! Я в порядке!
Спутник коммодора снимает шлем. Оказывается, это молодая девушка. Я никогда раньше ее не видел, но в ее лице есть что-то неуловимо знакомое. Она смотрит на меня с ненавистью, недоверием и страхом.
— Лично я считаю, — говорит она, — что ему надо дать команду на самоуничтожение.
Мне нечего на это ответить. Если коммодор даст мне такую команду, я ее выполню.
Однако от коммодора не поступает никакой команды. Очень-очень медленно он подходит к трапу, ведущему в командирский отсек и начинает по нему подниматься. Возле люка он на мгновение останавливается, оборачивается и смотрит на озаренные солнцем вершины гор, за которыми лежат только что уничтоженные мной вражеские позиции. Потом он смотрит вниз на Фила и девушку.
— Полезайте за мной!
Фил хватается за трап. Девушка все еще бросает на меня недоверчивые взгляды, но старается перебороть себя и лезет вслед за Филом. Втроем с коммодором они проходят в командный отсек. Две с половиной минуты коммодор молча стоит посередине отсека. Хотел бы я знать, о чем он думает!
Люк с шипением закрылся. Я жду приказаний.
Тем временем коммодор молча снимает защитный костюм, под которым мешковатый мундир и командирский шлем. Он поднимает руки к шлему и говорит:
— Сейчас ты увидишь то, чего не видел почти никто из моих.людей. Даже Фил!
— Я польщен! — говорю я.
— Ну ладно тебе! — говорит коммодор и снимает шлем.
Я сразу узнаю его лицо. На нем появились морщины, но оно по-прежнему прекрасно. Меня охватывает неудержимая радость. Кафари жива!!! Такое впечатление, словно по всем моим контурам и модулям разлился огонь. На радостях я даю залп вверх из всех ракетных установок, сверхскорострельных и даже 356-миллиметровых башенных орудий. Так вот кем оказался мой хитроумный враг! Моим старым другом! Как же мог я надеяться перехитрить Кафари?! Жаль, что у меня нет ни головы, ни тем более шляпы, а то я бы ее снял!
Я больше не испытываю ни стыда, ни горечи. Я бесконечно рад тому, что мои мощные орудия попали в умелые руки Кафари.
Когда смолкло эхо салюта, я прошептал:
— За сто двадцать лет своего существования я никогда не был так счастлив! Приказывай!
— Вот это приветствие, Сынок! — с загадочной усмешкой говорит Кафари. — Да моя дочь чуть не оглохла.
— Твоя дочь?
— Вот это моя дочь, — негромко сказала Кафари, обняв девушку за плечи. — Она вернулась на Джефферсон, чтобы тебя уничтожить.
— Ты можешь в любой момент это сделать, Кафари, — говорю я и вывожу код для моего самоуничтожения на главный дисплей. — Тебе достаточно произнести эти цифры.
Несколько томительных секунд прошло в полном молчании.
— Пожалуй, сейчас я не буду произносить никаких цифр, — наконец сказала Кафари и прошла к командному креслу.
— Да я и не знаю, как тобой управлять! Может, посоветуемся с тем, кто знает больше меня?
Я понял, что Кафари имеет в виду, лишь когда она включила коммуникатор.
— Черный Лев! Говорит Красный Лев! Как меня слышите? Прием!
— Красный Лев! Говорит Черный Лев! Ты что, сняла шлем?! — отвечает Кафари знакомый мне голос.
Саймон явно удивлен.
Теперь я понимаю, что командирский шлем Кафари помог ей изменить голос и скрыть свой пол. Блестящая уловка! Ведь никто так и не догадался, кто на самом деле скрывается за маской коммодора Ортона! Чему же тут удивляться?! Разве не перебила в свое время эта женщина множество вооруженных до зубов яваков с помощью нескольких ульев с пчелами!
— Да, сняла! — отвечает Кафари. — Кстати, я тут не одна. Думаю, кое-кто не откажется с тобой поговорить.
С этими словами Кафари замолчала и шагнула назад, словно предоставляя мне полную свободу действий.
— Саймон? Говорит боевой линкор «ноль-ноль-сорок-пять»! Разреши доложить обстановку!
— Сынок?! — раздается удивленный голос, командовавший мною в сражениях на Этене.
— Да, это я.
— Да что у вас там вообще происходит?! — Мне кажется, что в голосе моего командира звучит скрытая радость.
— Я сдался коммодору Ортону! То есть Кафари! Разреши доложить обстановку!
По вполне понятным причинам Саймон не сразу находится что ответить, но потом все-таки говорит:
— Разрешаю. Докладывай!
Я передаю Саймону все, что мне стало известно. Докладываю обо всем, что я сделал и не сделал, а также о том, что намереваюсь сделать с виновными во всех несчастьях Джефферсона. От этой долгой исповеди мне становится намного легче. За моим докладом следует молчание. Я жду. Жду прощения. Или приговора. Меня устроит любой ответ. Я сделал все, что мог.
— Отлично, Сынок! — наконец отвечает мой обожаемый командир. — Как я рад, что ты снова с нами. Твой план нас вполне устраивает. Действуй!
Новая буря радости пронизывает все фибры моей электронной души. Наконец-то я вижу свет. Я опять салютую во всю мощь и разворачиваюсь в сторону противника. Больше ничто не удерживает меня на месте, и скоро я обрушу на врага весь свой гнев.
Я еду в город карать филистимлян. <Согласно Деяниям Апостолов, Павел (Савл), будучи яростным гонителем христиан, направлялся в Дамаск для очередной расправы над ними. Однако по пути Савлу явился Господь. Придя в Дамаск, Савл принял крещение и вскоре стал одним из наиболее деятельных апостолов>
