Андрей Лазарчук - Опоздавшие к лету
На ладони лежал маленький двуручный меч. Я так и спал с ним, улыбнулся Мишка. Он всегда помогал, когда очень плохо.
Тоже — тайна. Или — одна и та же?..
События того давнего дня Мишка помнил кристально.
Линза была что надо: размером с чайное блюдце, толстая и тяжелая. Просто замечательная линза. Мишка сидел на скамейке, держал ее в руке и ждал, когда вновь выглянет солнце. Требовалось закончить начатую надпись: «Козел — козел». Козла сегодня не было, уехал с родителями в деревню, поэтому писать правду было легко и приятно. Пока что Мишка дошел только до буквы "О" в первом слове.
Стоял июль, только что отцвели тополя, грязный, прибитый дождем пух еще лежал по краям тротуаров. Тополя росли везде, но этот двор был, конечно, особенный. В других дворах по три, ну по пять деревьев, чахлых и стриженных под колобки, а тут — целых восемнадцать, старых, кряжистых, разлапистых и развесистых, по ним лазали, на сучья подвешивали качели, к стволам привязывали веревки для белья и гамаки, а осенью баба Катя из седьмой чуть не на карачках ползала между ними, собирая плотненькие коричневые грибочки. А пух — он беспокоил только взрослых. Малышне, например, он даже нравился, они что-то мастрячили из него, ну а люди постарше сгребали пух в кучки, бросали спичку и смотрели, как замечательно горит. Взрослые к этому занятию относились нервно. Черт их поймет, этих взрослых: лежит пух — плохо, жжешь его — тоже плохо…
— Ух ты! — сказал кто-то за спиной. Мишка обернулся — это подошел Филька из второго подъезда. Он подходил всегда бесшумно и всегда сзади и подглядывал. Не сказать, что он прихвостень Козла, но приятель. Поэтому Мишка спросил неприветливо:
— Чего надо?
— Линзочка у тебя — классика! — сказал Филька. — Махнем, а?
— Нет, — сказал Мишка. — А на что?
— А вот, — сказал Филька и достал из кармана ножичек. Впрочем, не совсем ножичек, скорее крохотный, на ладони поместился, меч. Крохотный, но совсем как настоящий: витая рукоять, крестовина, а в набалдашник вделан зеленый блестящий камушек. И по крестовине тоже несколько камушков, а лезвие настоящее, голубоватое, и по лезвию тонюсенькими буковками какая-то надпись.
— Острый — жуть, — сказал Филька. — Я за лезвие схватился — вот! — Он сунул под нос Мишке указательный палец. Порез был глубокий, но кровь уже не шла.
— А где взял? — спросил Мишка.
— Где-где. Сам знаешь где. Места надо знать. Ну, меняем?
Вообще-то Мишка знал, что, если дядю Саню как следует попросить, он даст другую линзу — у него несколько от какой-то старой штуковины…
— Тогда еще твою «Авиапочту» в придачу, — сказал Мишка.
Теперь замялся Филька. Отдавать две вещи за одну ему не хотелось.
— Дай-ка еще посмотрю, — сказал он.
Мишка дал ему линзу. Филька навел солнечную точку на скамейку — дерево сразу задымилось.
— Здорово, — сказал он. — Как лазером. Ладно, махнули. Только марка у меня дома. Я ее тебе потом отдам.
— Ну уж, — сказал Мишка. — Ты потом забудешь. Пошли.
Они поднялись на третий этаж, Филька ключом открыл дверь, и они вошли. Пахло обедом.
— Подожди тут, — сказал Филька. — Я сейчас.
Он разулся и босиком прошлепал в комнату. Там он возился, потом закричал:
— Баб! Ты убирала — где мой кляссер?
— Не знаю, всё там, — ответили ему. — Ишшы.
Из комнаты в коридор вышла Любка, троюродная Филькина сестра из города со смешным названием Пневск, ее привезли сюда потому, что родители уехали в Африку строить там ГЭС. Любка была конопатым въедливым существом семи лет.
— Привет, — сказал Мишка.
— Привет, — сказала Любка. — А я тебя знаю. Это ты пускал позавчера самолет с резиновым моторчиком.
— Я, — сказал Мишка.
— А где он теперь?
— Потерпел аварию, — сказал Мишка. — Разбился.
— А летчик?
— Летчик спасся с парашютом, — сказал Мишка. — И теперь пробирается к своим через линию фронта.
— Он у тебя тоже маленький? — спросила Любка.
— Кто?
— Летчик.
— Маленький. А почему тоже?
— А Филька с Толиком говорили, что у них спрятаны маленькие человечки. Они их будут теперь всему учить. Они вообще в тополях живут, в дуплах. Там у них ходы проделаны, много, целый город. Только никто про это не знает. И ты никому не говори.
— Почему?
— А чтобы была тайна. Какой интерес, когда все знают? Когда без тайны, это неинтересно.
— Нашел, — сказал Филька. Он опять подошел неслышно. — Ты чего это ему разбалтываешь?
— А он и так знает.
— Когда тайна, то говорить никому нельзя! — Филька дернул Любку за ухо. Любка надулась, но — Мишка даже удивился — бабушку звать не стала и даже не пикнула, хотя вон как ухо покраснело. — А это тебе, — сказал Филька, протягивая Мишке меч и марку. — Во какая штука у нас теперь есть — зашибись!
— Ты этот меч у своего отобрал? — угрюмо спросила Любка.
— Я тебе сказал — помалкивай! — прикрикнул Филька. — А то!..
— Так я пошел, — сказал Мишка. — Пока.
— Пока-пока!
На лестнице Мишке вдруг пришло в голову: надо посмотреть на меч через увеличительное стекло! Но для этого надо возвращаться… Он подошел к Филькиной двери. За дверью тихо возились. Мишка постучал. Возня стихла, Филька приоткрыл дверь.
— Чего тебе? — спросил он недовольно.
— Дело одно есть, — сказал Мишка. — Пусти.
— Ну?
— Надо посмотреть на меч через увеличилку.
— Ага, — сказал Филька и впустил его.
Любка стояла насупившись. Левую руку она прятала за спину. Мишка старался не замечать этого.
Под увеличением меч стал совсем как настоящий, такие точно мечи Мишка видел на открытках. Буквы видны были отчетливо, но все они были непонятные.
— Ну? — подал голос Филька.
— Не по-русски написано, — сказал Мишка.
— Хочешь, за словарем сбегаю?
— За русско-нерусским? Скажи лучше, где ты его взял?
— Взял вот где-то, — вредным голосом сказал Филька. — Не скажу.
— Отобрал, — прошептала Любка.
— У кого?
— Не твое дело, — разозлился Филька. — Взял вещь — и иди себе.
Иди-иди. А с тобой мы еще потолкуем, — повернулся он к Любке. Заступаться за девочек, думал Мишка, спускаясь по лестнице. Ага, тут заступишься — бабка в квартире. Ты же и виноватым будешь. А он ей, гад такой, руки выкручивает…
Но какая девчонка! Вот бы такую сестру… Дома он положил меч на стол и долго его разглядывал, все пытаясь представить себе, каким же должен быть воин, владеющий этим мечом. Потом пришли мать с отцом.
— Обедал? — спросила мать. — Суп ел?
— Ел, — сказал Мишка. Суп он действительно ел.
— Ничего он не дурак, твой Лесников, — сказала мать отцу. — Помести он твой материал — его тут же взгреют, а зачем ему это? Он лучше будет тихо-мирно вести борьбу с грязью на улицах да хаять молодежные танцы…
