Роджер Желязны - Двери в песке (сборник)
Чарльз Рендер, Питер Рендер и Джилл де Биль были вместе в этот тихий вечер в канун Рождества. Квартира Рендера находилась на самом верху башни из стекла и стали. В ней царил дух спокойствия и постоянства. Ряды книг протянулись по стенам; то тут, то там статуэтка нарушала однообразие корешков; картины примитивистов, сияющие чистыми красками, висели в простенках. Маленькие зеркала, выпуклые и вогнутые, украшенные ветками падуба, были развешаны в беспорядке.
На скатерти стояли рождественские открытки с поздравлениями. Растения в горшках (два в столовой, одно в кабинете, еще по одному в кухне и в ванной) были украшены блестками и звездами из фольги.
Чаша для пунша из розового камня, инкрустированного бриллиантами, занимала почетное место на столике из фруктового дерева, окружающие ее бокалы поблескивали в мягком, рассеянном свете.
Настало время открывать подарки…
Джилл завернулась в свой, ощетинившийся тысячью маленьких мягких копий.
— Горностай! — воскликнула она. — Великолепно! До чего ж красиво! Спасибо тебе, Ваятель!
Рендер улыбнулся и выпустил клуб дыма. Манто искрилось, переливалось.
— Теплый снег! Мягкий лед! — сказала она.
— Шкуры убитых животных, — заметил он, — лучше всего доказывают умение охотника. Я добыл их для тебя, обойдя вдоль и поперек всю Землю. Я настиг красивейших из белых созданий и сказал: «Отдайте мне свои шкуры», — и они сделали это. Слава великому охотнику Рендеру!
— У меня есть для тебя кое-что, — сказала она.
— Что же?
— А вот. Это тебе.
Рендер стал разворачивать обертку.
— Так-так, запонки. В виде тотема. Три лица — одно над другим. Золото. «Оно», «я» и «сверх-я». Пожалуй, я назову их так, поскольку верхнее кажется мне наиболее экспрессивным.
— Зато нижнее улыбается, — заметил Питер. Рендер кивнул.
— Я не уточнил, какое именно я беру за точку отсчета. — сказал он сыну, — а улыбается оно потому, что ему доступны радости, о которых плебеи не имеют ни малейшего понятия.
— Бодлер? — спросил Питер.
— Хм. Да, Бодлер.
— …Цитата, мягко говоря, неточная, — прокомментировал сын.
— Бывает, — отозвался Рендер, — все зависит от контекста. В контексте Рождества Бодлер заставляет вспомнить о старом и предвещает новое.
— Звучит как свадебное поздравление, — сказал Питер.
Лицо Джилл над белоснежным мехом вспыхнуло; Рендер сделал вид, что не расслышал.
— Ну, пора и тебе посмотреть подарки.
— Посмотрим.
Питер разорвал обертку.
— Ага! Набор юного алхимика. То, о чем я всегда мечтал. Змеевики, реторты, паровая ванна и эликсир жизни. Здорово! Благодарю, мисс де Виль.
— Пожалуйста, зови меня Джилл.
— Конечно. Спасибо, Джилл.
— Открывай второй.
— Сейчас.
Он снял обертку из белой бумаги с рисунком из ветвей падуба и колокольчиков.
— Потрясающе! Еще две мечты: синее и грустное — семейный альбом в синем переплете, а также копия доклада доктора Рендера в Сенатскую подкомиссию слушаний по вопросу о социопатических расстройствах среди государственных служащих. И еще — полные собрания Лофтинга, Грэхема и Толкина. Спасибо, па. О боги!.. И еще Тальи, Морелли, Моцарт и покойный старина Бах. Музыкой я теперь обеспечен! Спасибо, спасибо, спасибо! А теперь моя очередь. Посмо-о-о-трим… Ну-ка, а как насчет этого?
Он вручил отцу и Джилл по пакету. Каждый развернул свой. Рендер: шахматы.
Джилл: пудреница. Рендер:
— Спасибо. Джилл:
— Спасибо.
— Не стоит благодарности.
— А как поживает твой магнитофон? — спросил Рендер.
— Могу дать послушать, — сказал Питер.
Он настроил магнитофон и включил его. Магнитофон заиграл музыку, которая рассказывала о Рождестве и о святости, о вечерней заре и сверкающих звездах, о теплоте домашнего очага, о верных вассалах, пастухах, королях, о свете и об ангельских голосах.
Когда музыка кончилась, Питер отключил магнитофон и убрал его.
— Очень хорошо, — вздохнул Рендер.
— Да, хорошо, — сказала Джилл. — Очень…
— Спасибо.
— Как в школе? — спросила Джилл.
— Нормально, — ответил Питер.
— Все-таки новое место.
— Ничего.
— Правда?
— Правда. Просто я хороший. Хороший ученик Папа меня отлично подготовил.
— Но там новые учителя… Питер пожал плечами.
— Если вы разбираетесь только в учителях, это одно. Если в предметах — другое. Я предпочитаю разбираться в предметах.
— А архитектуру ты знаешь? — неожиданно спросила она.
— В каком смысле? — спросил, улыбаясь, Питер. Джилл откинулась в кресле и отвела взгляд.
— По твоей реакции видно, что ты кое-что о ней знаешь.
— Верно, — согласился он. — Знаю. Мы ее недавно изучали.
— Да я просто так спросила, правда…
— Спасибо. Я рад, что вы верите в мои скромные знания.
— И все же, откуда ты знаешь архитектуру? Вряд ли она входит в обычную программу.
— Nihil hominum, — пожал плечами Питер.
— Ну ладно. Я просто полюбопытствовала… И что же ты думаешь об архитектуре? — Она достала из сумочки сигарету.
Питер улыбнулся.
— А что можно думать об архитектуре? Это как солнце: оно большое, яркое, и оно существует. И так обо всем, если обходиться без ученых слов.
Джилл опять покраснела. Рендер поднес зажигалку к ее сигарете.
— Я хотела спросить — тебе она нравится?
— Да, любая: и древние развалины, и новый дом, когда я — внутри, а на улице холодно. Я утилитарен в том, что касается физических удовольствий, и романтик во всем, что связано с эмоциями.
— Господи! — сказала Джилл, взглянув на Рендера. — И чему ты только учишь своего ребенка!
— Всему, чему могу, — ответил Рендер. — И по возможности ускоренно.
— Не хочу, чтобы в один прекрасный день на него обрушилась эдакая современная Вавилонская башня, напичканная фактами вперемешку с законами современной физики.
— Это дурной тон — говорить о присутствующих так, словно их тут нет, — вмешался Питер.
— Правильно, — сказал Рендер, — но хороший тон — это не всегда хороший тон.
— Ты говоришь так, словно кто-то перед кем-то должен оправдываться.
— Это каждый сам решает для себя, иначе какой смысл?
— В таком случае я решил, что ни перед кем оправдываться не буду. А если кто-нибудь захочет оправдаться передо мной, я приму его извинения как джентльмен, это и будет хороший тон.
— Питер, — Рендер строго взглянул на сына.
— Можно мне еще пунша? — спросила Джилл. — Очень вкусно, я уже весь выпила.
Рендер потянулся к ее бокалу.