Урсула Ле Гуин - Обширней и медлительней империй (сборник)
– Благодаря этому мы и вышли из хаотических переживаний на «Шоби», – сказал Шан.
У него внезапно заболела голова. Боль сплелась с пульсом и прерывисто застучала в обоих висках.
– Чтобы не сойти с ума, мы конструировали синтаксис происходящего. Мы рассказывали друг другу нашу историю.
– И старались рассказывать ее правдиво, – напомнила Форист.
– Ты считаешь, что Далзул нам лгал? – спросил Шан, массируя виски.
– Нет. Но что он рассказывал? Историю Ганама или историю Далзула? Простые люди, похожие на детей, провозгласили его королем. Прекрасная принцесса предложила ему стать ее мужем…
– Но она действительно предложила.
– Это ее работа. Ее обязанность. Она здесь верховная жрица. Ее титул «анам». Далзул перевел как «принцесса», но мы считаем, что данное слово означает «земля». Понимаешь? Земля, почва, мир. Она – земля Ганама, которая с честью приняла чужеземца. И это действие потребовало какой-то ответной функции, которую Далзул интерпретировал как «королевский сан». Но они не имеют королей. Ему предлагается какая-то священная роль – возможно, супруга анам. Не мужа Кет, а духовного супруга! И только в те моменты, когда она выступает в роли анам. Жаль, что мы не знаем всех деталей. Боюсь, Далзул не понимает, какую ответственность берет на себя.
– Между прочим, мы тоже можем испытывать чартен-проблему, – сказала Риель. – Ничуть не меньше Далзула. Но как нам убедиться в этом?
– Помогло бы сравнение записей, – ответила Форист. – Наших и твоих, Шан, ты нам нужен.
«Они все говорят одно и то же, – подумал он. – Далзулу нужна моя помощь. И этим тоже. А как я им могу помочь? Я не понимаю, куда мы попали. Мне ничего не известно об этом мире. Я только могу сказать, что камень под моей ладонью кажется теплым и шершавым.
И еще я знаю, что эти две умные, красивые женщины пытаются быть честными со мной.
И еще я знаю, что Далзул великий человек, а не глупец, эгоист и лжец.
Я знаю, что камень шершавый, солнце горячее, а тень прохладная. Я знаю сладковатый вкус зерен типу, их треск на зубах.
Я знаю, что, когда Далзулу исполнилось тридцать, ему поклонялись как богу. Пусть даже он и отрицал это поклонение, но оно изменило его. И теперь, постарев, он помнил, что значит быть королем…»
– У вас есть какие-нибудь сведения о том духовном сане, который ему предстоит принять? – хрипло спросил Шан.
– Ключевым словом является «тодок» – посох, жезл или скипетр. Титул произносится как «тодогай» – тот, кто держит скипетр. Таким образом, Далзул имеет право держать в руках какой-то жезл. Он перевел этот титул как «король». Но мы не думаем, что данное слово означает человека, имеющего власть.
– Повседневные решения принимаются советниками, – сказала Риель. – Жрецы же обучают людей, проводят церемонии и… держат город в духовном равновесии.
– Иногда их ритуалы требуют кровавых жертв, – добавила Форист. – Мы не знаем, что именно придется сделать Далзулу. Но ему лучше выяснить это заранее.
Шан огорченно вздохнул.
– Я чувствую себя глупцом, – сказал он.
– Из-за того, что ты влюблен в Далзула?
Черные глаза Форист смотрели прямо ему в лицо.
– Я уважаю тебя за это, Шан. Но, думаю, он нуждается не в любви, а в помощи.
Выходя из ворот, он чувствовал, как Форист и Риель провожают его взглядами. Он медленно шагал по каменной дороге, ощущая их нежную заботу, соучастие и общность.
Шан направился к рыночной площади.
«Мы должны собраться вместе и пересказать друг другу нашу историю», – говорил он себе. Но слова казались поверхностными и пустыми. «Я должен слушать, – повторял он мысленно. – Не беседовать, не говорить, а слушать. Стать безмолвным».
И он слушал, шагая по улицам Ганама. Он пытался думать, чувствовать, видеть своими глазами, быть самим собой в этом мире – в этом, а не в том, что придумали он, Далзул, Риель и Форист. Он пытался принять эти непокорные и неизменные горы, камни и глину, сухой прозрачный воздух, дышащие тела и мыслящие умы.
Продавец в одной краткой музыкальной фразе расхваливал свой товар. Пять нот, чарующий ритм, «ТАтаБАНаБА», и после паузы та же фраза. Снова и снова, сладко и бесконечно. Мимо него прошла женщина. Шан рассмотрел ее до мельчайших подробностей, буквально за одно мгновение: низкорослую, с мускулистыми руками, с озабоченным выражением широкого лица, с тысячью мелких морщинок, отпечатанных солнцем на глиняной гладкости кожи. Она прошла мимо, не замечая его, будучи сама собой, без конструирования реальности, без перекрестных проверок, недосягаемая, чужая и абсолютно непонятная.
Значит, пока все правильно. Грубый камень, согревавший ладонь, такт на пять ударов, и маленькая женщина, ушедшая по своим делам. Но это было только началом.
«Я сплю, – подумал он. – С тех пор как мы оказались здесь. И это не кошмар, как на „Шоби“, а хороший, сладкий и тихий сон. Но кому он принадлежит – мне или Далзулу? Все время оставаясь рядом с ним, глядя на мир его глазами, встречая Виаку и других, празднуя на пирах и слушая музыку… Изучая их танцы, изучая игру на барабанах и ганамскую кулинарию… Подрезая деревья в садах… Сидя на террасе и щелкая семена типу… Это солнечный сон, наполненный музыкой, деревьями, дружелюбием и мирным уединением. Мой добрый сон, удивительный и противоречивый. Без королевской власти, без прекрасной принцессы, без претендентов на трон. Я ленивый человек, с ленивыми снами. Мне нужна Тай. Чтобы она разбудила меня, раздразнила, заставила жить. Я нуждаюсь в этой сердитой женщине – в моем милом и строгом друге.
Впрочем, ее могут заменить Риель и Форист. Они любят меня, несмотря на мою леность. Они способны выбить лень из любого мужчины».
В его уме возник странный вопрос. «Знает ли Далзул, что мы тоже здесь? Вполне понятно, что Риель и Форист не существуют для него как женщины. Но существую ли я для него как мужчина?»
Он даже не стал искать ответ на этот вопрос. «Я должен встряхнуть его как следует, – подумал он. – Ввести в гармонию какую-то толику диссонанса, синкопировать ритм. Я приглашу его к ужину и поговорю с ним начистоту», – решил Шан.
* * *Несмотря на свой внушительный вид зрелого мужчины, с ястребиным носом и свирепым лицом, Акета оказался очень мягким и терпеливым учителем.
– Тодокью нкенес эбегебью, – с улыбкой повторил он пятый раз.
– Скипетр… чем-то… наполняется? Господством свыше? Он что-то воплощает? – спрашивала Форист.
– Связан с чем-то… символизирует? – шептала Риель.
– Кенес! – сказал Шан. – Электричество. Вот слово, которое мои спутники использовали, описывая генератор тока. Сила!
– Значит, скипетр символизирует силу? – спросила Форист. – Вот так откровение! Дерьмо!
