Алексей Толстой - Антология мировой фантастики. Том 8. Замок ужаса
— Туда, — я указал на дверь кабинета.
— У него сейчас — человек.
— Я тоже пока — человек. Во всяком случае — в данное время и в данном месте…
И прежде, чем Эля — пардон, Эльвира Сергеевна — успела что-нибудь возразить, я проник в узкий пенал с окном в коленчатый переулок, не спросясь, не поздоровавшись даже, выдвинул стул из стыка приткнутых друг к другу канцелярских столов и уселся напротив Никиты, посапывающего, как всегда, в две дырочки.
Он мне кивнул, нисколько не удивившись. И я тоже — кивнул, с ненавистью обозревая его рыхлые щеки. Выглядел Никита по обыкновению сильно не выспавшимся.
— Ну нет сейчас денег, — объяснял он, меланхолично кивая после каждого слова. — Книга поступила в продажу, но оптовики расчеты задерживают. Они заплатят нам, мы — тебе. Придут деньги, конечно, сразу же выдадим. Ну звони, телефон издательства у тебя есть…
А сидящий в таком же точно стыке Комар нервно сплетал и расплетал пальцы.
— Уже три месяца, — не слушая, бубнил он. — Ведь уже на целых три месяца мне задерживаете. Я вам работу сделал? Сделал. Претензий нет? Нет. Мне жить надо? Опять же — если брать у вас новый заказ…
— Ну не бери, — с тоской отвечал Никита. — Ну что, Костя, делать, если так получается? Ну — Кулаковой тогда отдадим твоего Джордана. Леночка Кулакова английский знает?
— Английский Леночка знает, у неё — с русским трудности…
— Ничего, редактора к ней пристегнем…
— Вы договоры свои выполняете?
— Мы свои договоры выполняем всегда, но, Костя, сейчас в издательстве денег нет.
— Вот, — обращаясь ко мне, пожаловался Комар. — Еще в мае сдал им шестьсот страниц Джордана. Ничего не получил, кроме аванса. Книга, между прочим, лежит на всех лотках…
Ответа от меня он, кажется, и не ждал, выкарабкался из-за стола, мешая себе непропорционально членистыми конечностями, — сгорбившись, волоча за ремень сумку, побрел к выходу из кабинета.
Никита сдержал зевок. Глаза, полные отвращения, обратились уже в мою сторону.
— Ну нет сейчас денег, — объяснил он, снова кивая после каждого слова. — Книга поступила в продажу, но оптовики расчеты задерживают. Они заплатят нам, мы — тебе. Придут деньги, конечно, сразу же выдадим. Ну — звони, телефон издательства у тебя есть…
Он, видимо, неотчетливо понимал, с кем разговаривает. «Зеленая лампа» у меня в голове совсем потускнела. Пальцы правой руки чуть подергивались, и кончик среднего тяжелел, будто наливаясь металлом.
— Вы договоры свои выполняете?
— Мы договоры выполняем всегда, но, Игорь, сейчас в издательстве денег нет…
По-моему, он просто-напросто засыпал. Блеклые, из одних ободков зрачки уплывали под веки.
Тогда я неторопливо вытащил из-под столешницы отяжелевшую руку, воткнул кривоватый, отросший уже, звериный коготь в ореховую полировку и без особых усилий провел им со скрежетом по диагонали.
Во все стороны брызнул вспоротый лак. Страшноватая белая борозда перечеркнула поверхность. Ободочки зрачков у Никиты вернулись в прежнее положение.
— Ну так бы и говорил, — произнес он нисколько не громче обычного. Поднял с телефона трубку, ткнул толстым коротким пальцем в какую-то клавишу. — Эля, выпиши, пожалуйста, гонорар, товарищу переводчику. Да-да, согласно исполнения договора… — Послушал, что ему говорят, вздев брови, вероятно, чтобы не слипались глаза. — Ну вот, завтра можешь получить свои деньги. Сразу бы объяснил мне по-человечески…
— Я и объяснил.
— А стол у меня зачем было портить?
Чувствовалось, что он опять засыпает. Замигал лихорадочный огонек на сером многокнопочном аппарате. Никита послушал трубку, которую так и не положил, и вдруг я впервые узрел на оплывшем лице его нечто вроде недоумения. У него даже глаза округлились. Ободочки расширились и потемнели, как у зрячего человека.
Он оторвал трубку от уха. Сглотнул так, что горло втянулось, а мягкие щеки, наоборот, выперли. Напряженно подумал о чем-то, а потом сглотнул ещё раз.
И наконец протянул трубку вперед.
— Это — тебя, — несколько удивленно сказал он.
— Ты только не нервничай, — быстро предупредил Валерик. — Не нервничай, просто сиди и смотри, твой номер шестнадцатый. Скорее всего, ничего не будет. Они потолкуют между собой и потом разойдутся. Сейчас не прежние времена. Разборки никому не нужны…
Он говорил слишком много. Так безудержно и торопливо говорит человек, если смертельно боится. Молоток, сидящий рядом с местом водителя, шевельнулся и малость наклонил продолговатую голову:
— Кончай базар!
— А что? — страстно спросил Валерик.
— Засохни! — сказал Молоток.
Валерик увял. А Молоток, все так же с бычьей напряженностью вглядываясь сквозь затененное ветровое стекло, взялся за боковую дверцу нажал там что-то, потянул вверх, словно собираясь снимать с петель, и в итоге чуть-чуть приоткрыл, наверное, совершенно незаметно для постороннего. Дверца даже не щелкнула. Вероятно, была заранее подготовлена. А потом, опять-таки не сводя глаз с переднего отрезка дороги, вытащил откуда-то из-под ног автомат с очень коротким дулом и беззвучно, будто на вату, положил его к себе на колени.
Валерик увял окончательно. И у меня тоже — твердо, как ледяное, стукнуло сердце. В груди был холод, проступающий через кожу испариной. Плечи неприятно ослабли. Ничего подобного я, конечно, не ждал. Когда Валерик часа два назад предлагал мне принять участие в том, что осторожно названо было термином «деловые переговоры», он особо подчеркивал, что никакой вооруженной разборки там не предвидится, поедут на обычных машинах: шофер, двое охранников, что, собственно, и произошло, причем каждая тачка будет предварительно обыскана «инспектором» с другой стороны. Количество участников ограничено. Непонятно, как Молоток умудрился протащить сюда автомат. И непонятно, что он теперь собирается с ним делать.
Кажется, я попал, как кур в ощип. Разве можно верить Валерику, если речь заходит о деньгах? Нельзя верить Валерику, если речь заходит о деньгах. За деньги Валерик продаст не только меня, — друзей, себя самого, весь мир в придачу. Душа у него не дрогнет. В общем, сейчас меня, кажется, зарежут, выпотрошат и сварят. Даже имени моего никто не спросит… Кисловатая звериная вонь заполняла салон машины. Вонь нечищеных клеток, вонь смерти, вонь склизких отбросов. По телу расползалась мелкая дрожь. Правда, я надеялся, что со стороны она не слишком заметна. И вместе с тем этот ужасный запах что-то во мне менял. Именно кисловатая вонь, как ни странно, придавала мне силы: мускулы разворачивались и наливались упругостью, сердце уже не стукало в груди мертвой ледышкой, а лупило гулко и часто, как язык колокола. «Зеленая лампа» в мозгу совершенно погасла, и обостренным чутьем, которому этот предупреждающий свет только мешал, я видел участок проселка, выделенный двумя поворотами, песчаную почву, камешки, чахоточные кусты, опутанные сохлыми травами, сбитое в кочки, болотистое пространство слева, деревеньку на горизонте, как будто приподнятую землей к тусклому небу, хрустальный воздух, пламенные листья одинокой осины и — двух очень похожих друг на друга мужчин, сближающихся, как отражения в невидимом зеркале.
