Роджер Желязны - Двери в песке (сборник)
Достав шлем, он проверил контакты. Потом надел шлем и опустил темное прозрачное забрало так, что оно сомкнулось с нижней половиной, закрывающей подбородок. Вложив правую руку в подвес, он одним движением отключил сознание пациентки.
Ваятель нажимает белые кнопки бессознательно. Он лишь отдает мысленные приказы. Потом датчик мышечных рефлексов передает напряжение чувствительному подвесу, тот перемещается в нужное положение и велит пальцу нажать необходимую кнопку. Когда кнопка нажата, подвес двигается дальше.
Рендер ощутил покалывание у основания черепа; запахло свежескошенной травой.
Мгновение — и он уже шел, восходя по широкой сумрачной аллее между двух миров…
После показавшегося долгим отрезка времени Рендер почувствовал под ногами непривычную, чужую землю. Он ничего не видел, и только какое-то смутное ощущение чьего-то присутствия подсказывало: он на месте. То была самая непроглядная, самая темная из всех ночей, в которых ему пришлось побывать.
Он приказал тьме рассеяться. Никакого эффекта.
Часть его сознания пробудилась — та часть, которая не спала; он спросил у памяти, в чей мир он попал.
Неведомое присутствие — страх и настороженное ожидание.
Он приказал явиться цвету. Сначала — красный. Возникло ответное движение. Потом откликнулось эхо.
Все окрасилось в красный цвет; он словно оказался в самой сердцевине огромного рубина. Оранжевый. Желтый… Он был мушкой в куске янтаря.
Потом зеленый — жаркие морские испарения. Синий принес вечернюю прохладу.
Он напряг мозг, стараясь вызвать все цвета сразу. И они явились — огромным переливающимся плюмажем.
Он разделил их, придавая каждому форму.
Слепящая, сияющая радуга выгнулась на черном небосводе.
Он вновь напрягся, призывая коричневое и серое. Цвета проступили снизу — мелькающими, мерцающими пятнами.
Он ощутил далекий трепет — ничего истеричного — и продолжал Ваять. Установил черту горизонта, впитавшего черный цвет. Небо слабо поголубело, и Рендер рискнул выпустить стаю темных туч.
Работая над перспективой, он почувствовал, как что-то сопротивляется его усилиям, и добавил к общей картине слабый шум прибоя. Представление о перспективе начало медленно смещаться там, на другом конце, как только он стал разгонять тучи. Чтобы компенсировать приступ акрофобии, он быстро набросал высокий лес. Паника улеглась.
Рендер сконцентрировался на больших деревьях — дубах и соснах, тополях и платанах. Он разметал их стволы вокруг, вонзая их в землю, как копья, осыпая ворохом зеленых, коричневых и желтых лоскутков, раскатил толстый ковер травы в утренней росе, разбросал на неравном расстоянии серые валуны и зеленоватый валежник и переплел ветви в высоте над головой, укрыв равномерной тенью всю лощину.
Эффект был ошеломляющий. Казалось, весь мир содрогнулся в радостных рыданиях и смолк.
Но сквозь застывшую тишину он чувствовал ее присутствие. Рендер решил, что лучше всего будет как можно скорее заложить основание, закрепиться на клочке ясной, осязаемой реальности, подготовить почву для маневра. Потом можно вернуться вспять по собственным следам, устранить последствия травмы во время следующих сеансов; но это необходимый для начала минимум.
Молчание не означало отступления. Эйлин была повсюду: в деревьях и траве, в камнях и зарослях кустарника; она воплощалась в их формы, соотносила их с осязательными ощущениями, звуками, запахами.
Мягким порывом ветра прошелестел он в ветвях деревьев. Воспроизвел плеск невидимого ручья.
Эйлин радостно откликнулась, и он обрадовался тоже.
Пока она держалась замечательно, и Рендер решил расширить сферу первой попытки.
Он позволил себе мысленно пройтись среди деревьев, испытывая мгновенное удвоение зрения; в одно из таких мгновений увидел огромную руку возницы, направляющего алюминиевую колесницу к слепяще-белому кругу.
Он был уже по ту сторону ручья и осторожно шел ей навстречу.
Его уносило течением. Он еще не обрел формы. Всплески слились в согласное журчание ручья, который он заставлял течь, играя, между камней. Еще усилие — и лепет воды зазвучал членораздельно.
— Где ты? — спросил ручей.
— Здесь! Здесь! И здесь! — откликнулись деревья, кусты, камни, трава.
— Выбери одно, — сказал ручей; он разлился широко, обтекая большой валун, потом побежал под гору, к голубому озеру.
— Я не могу, — прошелестел ветер.
— Ты должна! — Ручей скользнул в озеро, взвихрив его ровную гладь, и замер, отражая ветви деревьев и темные облака. — Сейчас!
— Хорошо, — ответило легкое эхо. — Одну минутку.
Над озером встал туман и медленно поплыл к берегу.
— Сейчас, — прозвенел туман.
— Тогда здесь…
Она выбрала маленькую иву. Деревце покачивалось на ветру, склонив ветви к воде.
— Эйлин Шеллот, — сказал он, — взгляни на озеро.
Налетел порыв ветра, ива затрепетала. Ему не составляло труда вспомнить ее лицо, ее тело. Деревце беспокойно кружилось — так, словно у него не было корней. Эйлин стояла среди смятенных, бесшумным взрывом разметанных листьев; со страхом взглянула она в глубокое синее зеркало воды — мыслей Рендера.
Она закрыла лицо руками, но это не мешало ей видеть.
— Взгляни на себя, — велел Рендер.
Она отняла руки и быстро опустила глаза. Потом медленно повернулась — в одну, в другую сторону, изучая себя.
— Мне кажется, я вполне симпатичная, — сказала она наконец. — Это вы так захотели, или это правда?
Говоря, она не переставала оглядываться в поисках Ваятеля.
— Правда. — Голос Рендера звучал отовсюду.
— Спасибо.
Налетел белый вихрь, и, когда он рассеялся, на ней оказалось шелковое, перехваченное кушаком платье. Свет, разгорающийся вдалеке, был едва уловим. Бледно-розовая полоса обозначилась вдоль нижней гряды облаков.
— Что там происходит? — спросила она, поворачиваясь.
— Я хочу показать тебе восход солнца, — сказал Рендер, — боюсь, правда, выйдет неважно, ведь это первый восход в моей практике, да еще в таких условиях.
— А где ты? — спросила она.
— Везде, — ответил он.
— Пожалуйста, станьте чем-нибудь, я хочу вас видеть.
— Договорились.
— Станьте самим собой.
Он представил, что стоит на берегу, у нее за спиной, и вот он уже там.
Что-то металлически блеснуло, и он опустил глаза. Мир на мгновение заколебался, потом вновь обрел стабильность. Рендер улыбнулся, но улыбка застыла на губах, когда он вспомнил.
На нем были те же рыцарские латы, которые стояли рядом со столиком в «Скальпеле и куропатке».
