Геннадий Гор - Глиняный папуас
— А ты сам как думаешь?
— Когда шел сюда, думал, что ты кажешься.
— А сейчас?
— Сейчас не уверен.
— Так ты хочешь, чтобы я тебя разуверил, не так ли?
— Нет, мне этого не надо.
— Чего же ты хочешь?
— Хочу узнать истину.
— Это похвально, — сказал мальчик, — но не знаю, понравится ли тебе истина. Дело в том, что я больше кажусь, чем существую.
— А это можно? Это не противоречит законам природы?
— Нисколько. Тот, настоящий, мальчик улетел на свою планету еще в меловой период и, наверное, давно умер. А я его копия. Моя задача в том и состоит, чтобы всем казаться этим мальчиком. Не знаю только, получается ли у меня.
— Получается, — сказал я.
Громов промолчал, хотя вопрос относился и к нему тоже. По его лицу я догадался, что он мое мнение разделяет не целиком.
— В конце концов, — сказал мальчик, — я немножко артист. Играю того, кого я должен напоминать, но что делать? Все биологические существа бренны. А я с мелового периода нисколько не изменился.
— А усики? — спросил я. — Их не было в прошлый раз.
— Это маленькая накладка. Не обращай, пожалуйста, на нее внимания.
— Ладно, — сказал я. — Так и быть. Не буду обращать внимания.
Но обещания, конечно, не сдержал. То смотрел на усики, то на серый, новый костюм в полоску и думал при этом — висит ли он еще там, в шкафу, на металлической распялке или уже не висит.
Эта назойливая и бесстыдная мысль о костюме очень мне мешала сосредоточиться и задать мальчику (копии) какой-нибудь умный и имеющий научное или техническое значение вопрос. Кроме того, эта мысль мешала мне чувствовать себя представителем планеты Земли, принимающим участие в беседе с копией мальчика с другой планеты.
Вообще я забыл о том, что я представитель, и о том, с кем я говорю. Отчасти в этом виноват был сам мальчик (копия), который уж очень обыкновенно и просто выглядел в моем костюме.
Я оглянулся и посмотрел на Громова. Лицо у него было напряженное и сосредоточенное. И по выражению его лица я понял, что мне надо подтянуться и проявить себя, ведь все-таки я представитель земного человечества, хотя меня никто не уполномочивал.
Я подумал, помолчал, потом спросил мальчика:
— А чем ты питаешься?
— Ничем.
— Абсолютно ничем?
— Только духовной пищей.
— Наверное, берешь без спросу книги, что стоят на этих стеллажах?
— Почему без спросу? Случается, и спрашиваю. Но читаю я мало. Больше вспоминаю. Ведь в моей памяти записано все, что накопила история цивилизации той планеты, с которой прилетел мальчик на Землю в меловой период.
— И ты все помнишь?
— Не все. Иногда и забываю. И тогда начинаю сам себя спрашивать и экзаменовать. Больше ведь некому. Все улетели. Я один остался у вас на Земле. И ждать мне долго пришлось, пока появится человечество. Эволюция не спешит. А когда были ледниковые периоды, я думал, все погибнет. Ведь против человечества были не только холода, но даже теория вероятности. Все висело на ниточке. А я ничем не мог помочь. Я ведь был только зрителем. В этом была ошибка мальчика, чьей копией я стал. Он очень хотел остаться на Земле. Очень! Он очень ее полюбил. И он очень хотел помочь людям, когда они появятся, но он не догадался, что только цивилизованное человечество сможет найти с ним общий язык. Людям диким, не цивилизованным помешают суеверие и страх. Сколько раз меня принимали то за бога, то за дьявола, когда я пытался вмешаться в человеческие дела. Потом я махнул рукой и стал созерцателем. Первый, с кем я заговорил, был археолог, отец твоего приятеля. Но он тоже из тех, кто не любит спешить. Пишет докторскую диссертацию. А когда напишет, тогда и сообщит человечеству о своей находке. Вот потому мне и приходится беседовать с тобой вместо того, чтобы принимать здесь представителей прессы и ученых.
Я с укоризной взглянул на Громова. Громов покраснел. Потом сказал негромко и рассудительно, как всегда:
— Дело не в докторской. Мой отец никогда за степенями не гнался. Но он ненавидит шумиху, сенсацию, хочет все систематизировать, привести в полный порядок. Прежде изучить вопрос, а потом уже приглашать журналистов. Он не хочет, чтобы получилось так, как с плезиозавром, или с теми находками, которые потом не подтвердились.
— Но эта находка, — показал я на копию мальчика, — не может не подтвердиться.
— Всякое на свете бывает. А вдруг скажут, что подделка и фальсификация, как было с палеолитическими рисунками в одной пещере. Ведь на удочку попался такой крупный специалист, как сам аббат Брейль. Археологи самый недоверчивый народ. Они не верят не только другим, но даже себе.
— Но ведь факт налицо.
Я опять показал на мальчика, сделавшего вид, что речь идет совсем не о нем.
— Отец иногда сомневается, — продолжал Громов, — и говорит, что, может, это все кажется. Малоизученное, чисто телепатическое явление или что-то вроде миража.
Меня немного удивило, что Громов это сказал при мальчике.
Мальчик хмыкнул носом совсем как Витька.
— Это я мираж? Это я телепатическое явление? Ну и ну!
— Да нет, успокойся, — сказал Громов. — Это отец не от себя думает, а от своих будущих оппонентов. Подготавливает себя на всякий случай.
— И все же так тянуть не стоит, — сказал я. — А если мальчик заболеет или случится другое несчастье, пожар, например?
Громов вдруг рассмеялся. Мне показался неуместным его смех, да и мальчику тоже.
— Витька Коровин, — сказал Громов, — предложил мне застраховать его от пожара и смерти. У него знакомый есть, в райстрахе работает.
— А-а! — догадался я. — Это тот, который похож на Шекспира и даже на Айвазовского.
— А зачем страховать? — продолжал Громов. — Он не боится ни огня, ни смерти. Да и этот, похожий на Айвазовского, захочет поглядеть, прежде чем дать оценку.
— Точно, — сказал я. — Страховать преждевременно. А кроме того, он не частная собственность, а археологическая находка и, значит, принадлежит государству.
Громов, видно, понял это, как намек.
— Разумеется, вещь государственная. Он в кабинете хранится временно. Пока отец готовит материалы и пишет докторскую. А потом отец его вернет.
— Куда?
— Куда? Конечно, в музей.
Я вспомнил глиняного папуаса, державшего в руках натянутый лук со стрелой, и то, как отломился палец и вылетела стрела и попала прямо в Витьку, стоящего со мной рядом.
— А хорошо ли ему будет в музее? — спросил я. — И администрация там но очень важно работает. По ее недосмотру у папуаса отломился палец.
— Это не из-за халатности администрации. Это теория вероятности виновата. Случай.
