Станислав Соловьев - Somnambulo
17
Сначала он бежал как животное — на четвереньках. Хрипел от боли в ладонях — он умудрился порезать их в кровь какими–то осколками. Мартин на секунду опомнился, что–то ему подсказало, что бежать на ногах гораздо сподручнее, быстрее. Тогда он вскочил и побежал, не видя ничего перед собой. В голове лишь бил чугунный многотонный колокол, он бил прямо в уши чудовищным громыханием. В глазах полыхала неоном одно слово: БЕЖАТЬ БЕЖАТЬ БЕЖАТЬ БЕЖАТЬ…
Мартин бежал, а в спину ему бил свет фар, и он видел перед собой свою дергающуюся, ненормальных размеров, тень, и слышал непонятный для него вой. Как–то он понял, почувствовал, что это за вой — ему вдогонку беспрестанно сигналил автобус. И тогда в помрачившемся сознании появилось мимолетное, но ослепительное: автобус же сзади!!! я бегу впереди автобуса!!!.. Мартин понял, что автобус непременно его догонит, настигнет голодным зверем, вгрызется клыкастым бампером в спину, доберется до спинного мозга и, урча, будет проникать в его нутро и там станет новой сутью. Куда ему на своих двоих тягаться с автобусом, нужно бежать в сторону, только в сторону, на тротуар, куда–нибудь с дороги…
Мартин так резко кинулся вбок, что налетел на столб. На какое–то мгновение он ощутил всю бетонность этого столба, всю его неподвижность, неколебимость и вместе с этим — внезапность. Он охнул, на секунду потерял сознание, но вот он уже бежит, шатаясь и сплевывая выбитые зубы, прочь, прочь с этой улицы, куда–нибудь… Мимо него скачками пронеслась табличка с названием улицы, и эти слова выжгли клеймо в глазах Мартина:
КАРРЭРА ДЕЛЬ ДЕСЭСПЕРАДА
Земля разом накренилась, ноги по щиколотку заехали в лужу, их повело куда–то назад и в сторону, а на лицо стала падать мощеная булыжником поверхность… Но он, каким–то чудом, удержался, устоял, и дома запрыгали дальше каменными кенгуру, урны запрыгали свинцовыми зайцами, а небо стало прыгать над головой. Оно прыгало близко — то мгновенно падало темным ковром, то отшатывалось назад. Сзади раздались требовательные крики, по оголенным нервам омерзительно проехался остро режущий свисток. Мартин обернулся, и за какое–то мгновение увидел страшную картину.
За ним бежали. Его преследовали. Все.
Вот бегут крестьяне, размахивая, как цирковые клоуны, своими беременными мешками. Крестьяне плюются землей, из карманов застиранных рубашек вылетают мохнатые мухи, они хрипят и роют каблуками асфальт. Бегут горцы — гурьбой, словно спортсмены–марафоны, высоко задирая ноги и подбрасывая голые стершиеся пятки к небу. Бегут тетки, даже не бегут — перекатываются всеми своими складками и морщинами. В их руках авоськи, полные репчатых детей, скалящих мелкие зубы. Бежит толстяк, на ходу поедающий пирожки и выпускающий газы. Бежит пьяный проводник с всклокоченными волосами, а впереди его хищно несется пиджак, размахивающий рваным рукавом. Бежит водитель автобуса — бежит и держит прямо перед собой пластмассовый руль; он крутит руль в руках, а губами изображает гудки. Прыгает старик — он использует свою палку как шест. Его вытекший глаз болтается, как маятник часов, он кривит беззубый рот и, задыхаясь, причитает: ах, сеньор, разве можно так быстро бежать, вы же видите, я не поспеваю, я же пожилой человек, как вам не совестно… Бежит старуха с шерстью — в ее костлявых руках зажаты опасные спицы. Бегут два жандарма, почему–то бережно поддерживающие друг друга за локти. Бежит полицейский с раскрытой ширинкой. За ним — человек–облако по имени Хуан Тонтос раскорячивает свои руки, хочет поймать Мартина и заключить в свои недобрые объятья. А впереди всех, во главе этой шумной, потной, алчной толпы — капитан императорской армии. Капитан бежит, неестественно переставляя негнущиеся ноги, и на бегу умудряется курить дешевую папиросу. Его лицо неподвижно и сурово, а в правой руке он сжимает черный, блестящий пистолет…
Это было чудовищно, это было немыслимо, этого не могло быть. Мартин высунул язык, и прибавил в скорости. Он задыхался, несся, не помня ног, обдирал руки о всякие заборы и углы. Мимо него пронеслись светящимся бельмом слова:
ЭЛЬ СУПЛИСИО ЛАРХО
Вот уже новая улица. Прямо на него летит разросшийся дом… Мартин поскользнулся, упал, окончательно разбил очки, нос перестал быть носом, он превратился в отбивную. Мимо летела кровавая слюна — он прикусил язык, не хватало воздуха, катастрофически не хватало воздуха, вокруг только вакуум, одна космическая пустота, легкие разрослись до размеров монгольфьера. Это уже были не его легкие — это были раздувшиеся живые цеппелины. Они заполонили все его тело, выросли до пружинистых железных крыш, и скоро на язык придется наступать ногами. НЕ ОБРАЩАЙ ВНИМАНИЯ НЕ ОБРАЩАЙ ВНИМАНИЯ БЕГИ БЕГИ ТОЛЬКО БЕГИ…
Мартин опять упал, и еще раз упал — он падал много раз, ободрал себе все руки, сломал палец. Мокрый с ног до головы, хрипел, но продолжал бессмысленно бежать куда–то, в непонятном направлении, подскакивая, дергаясь из стороны в сторону, хватаясь, за что попало, покалеченными руками.
Большое сероватое здание оказалось рядом с ним, и что–то железное беспощадно схватило его острыми зубами, вцепилось в рубашку, весь мир полетел в лицо, и Мартин снова упал на колени. БОЖЕ БОЖЕ БОЖЕ Я НЕ МОГУ БОЛЬШЕ Я НЕ МОГУ НЕ МОГУ НО НУЖНО БЕЖАТЬ НУЖНО БЕЖАТЬ БЕЖАТЬ БЕЖАТЬ…
Мартин слышал, что его уже догоняют, они уже почти за спиной, тяжело дышат в затылок, на шею опадает мелкая роса слюны. Его вот–вот схватят, собьют с ног, начнут бить, топтать. НЕТ НЕТ НЕТ НЕЛЬЗЯ ОСТАНАВЛИВАТЬСЯ НЕЛЬЗЯ НЕЛЬЗЯ…
Вот он завернул за угол, и где–то, далеко позади, осталось мимолетное название улицы:
КАЛЛЭ ДЕ ЭКСТРЕМА
Эти слова сами зафиксировались в его воспаленном сознании…
И вдруг сердце перестало существовать в том месте, где оно когда–то, многие века назад существовало. Бежать стало мучительно больно, бежать Мартин уже совсем не мог, и в штанах вдруг стало больно и обдало горящей мокротой. В необъятном теле Мартина, что заполонило собой весь этот спящий город, что–то свело судорогой, от земли до неба со скрежетом продрало нечеловеческим хрипом и воем, и Мартин каким–то образом понял, что это именно он кричит, хрипит и воет. Он захлебывается слезами, он скулит. Он почему–то не может обернуться и посмотреть назад. Нет, он не может остановиться и он не может бежать, не может стоять, не может сидеть, лежать — он ничего не может, и существовать уже не может, но боится смерти и хочет жить.
