Джон Кроули - Большой, маленький
Виолетта встала и приставила руку к уху миссис Андерхил. Та, посмеиваясь, придвинулась, приготовившись выслушать ее секреты.
— Они слушают? — шепотом спросила Виолетта.
Миссис Андерхил приложила палец к губам.
— Думаю, что нет, — ответила она.
— Тогда скажи мне правду. Откуда ты взялась здесь?
Миссис Андерхил застыла в удивлении.
— Я? Что ты имеешь в виду, дитя? Я была здесь все время. Это ты не сидишь на одном месте.
Она прислонилась к камню, поймала что-то под пронзительно скрипнувшей ступенькой и злобно усмехнулась.
— Ни минуты покоя, — сказала она, — веками.
ОТВЕТЫ НА ВСЕ ВОПРОСЫ
После женитьбы Джон Дринквотер стал все более и более отдаляться от активной архитектурной деятельности. Здания, которые он собирался построить, однажды показались ему тяжеловесными, бестолковыми, бесполезными и в то же время эфемерными. Он не ушел из фирмы: он был постоянным консультантом. Его идеи и прелестные эскизы, правда, доработанные его партнерами по фирме и группой инженеров, продолжали воплощаться в строительство городов, но эта работа больше не являлась частью его жизни.
Им овладели другие идеи. Он разрабатывал удивительно остроумную складную кровать, которая с виду была похожа на шкаф. Одним быстрым движением тяжелых противовесов, медных трубочек и рычажков сооружение превращалось в кровать — неотъемлемую принадлежность каждой спальни. Он восхищался этой идеей спальни внутри спальни и даже получил патент на чертежи, но единственным покупателем, которого он смог найти, был его партнер Маус, который, в основном из благосклонности, установил в своих городских апартаментах несколько таких кроватей. Потом он увлекся космооптикой. Он провел счастливейший год жизни, работая над этим вместе со своим другом — изобретателем Генри Клаудом. Это был единственный человек, который когда-либо был знаком Джону Дринквотеру, который чувствовал вращение земли вокруг своей оси и вокруг солнца. Космооптика была страшно дорогим занятием, которое представляло собой наблюдение за движением Вселенной и движением планет внутри ее. Дринквотер думал, что среди богачей найдется немало желающих позабавиться этой странной игрушкой.
Но как ни странно, несмотря на то, что он отошел от активной полезной деятельности и занялся подобными бесполезными проектами, он процветал. Его капиталовложения увеличились, его состояние выросло.
Попивая чай за каменным столиком, который он установил так, чтобы можно было осматривать парк, Джон Дринквотер посмотрел на небо. Он пытался чувствовать себя защищенным, как сказала Виолетта. Он пытался найти покой в той защите, в которой она была так уверена. Но в глубине души он чувствовал свою беззащитность.
С возрастом он проявлял все больший интерес к погоде. Он собирал научные альманахи, изучал ежедневные сводки погоды в своей газете, хотя в основном не доверял предсказаниям — он только беспричинно надеялся, что сообщения верны, когда они предсказывали хорошую погоду, и ошибочны, когда предвещали ненастье. Он наблюдал за летним небом особенно внимательно, ощущая тяжким бременем на собственной шее далекое пока еще облако, которое могло затмить солнце. Когда на небе появлялись перистые облака, напоминающие стадо белых овечек, он чувствовал некоторое облегчение, но не терял бдительности. Они могли неожиданно превратиться в грозовые тучи, они могли заставить его войти в дом и слушать, как угрожающе стучат капли дождя по его крышам.
Было похоже, что именно такие облака собирались на западе и он был бессилен остановить их. Они стояли перед его глазами и всякий раз, как он смотрел на них, их становилось все больше. Надежда на то, что гроза пройдет стороной, гасла. Он не мог примириться с этим.
Зимой он часто плакал; весной был терпелив, приходил в ярость, если в апреле еще не везде таял снег. Когда Виолетта говорила о весне, она имела в виду время, когда у животных появляются детеныши и расцветают цветы. В Англии в феврале снег тает, а в апреле распускаются цветы. Июнь в Америке, как май в Англии.
Может быть скопление облаков на горизонте было явлением постоянным, чем-то вроде украшения, как это бывает на обложках детских книг. Но даже воздух вокруг него — грозовой, с запахом озона — свидетельствовал об обратном.
Виолетта думала, что ТАМ всегда была весна. Но весна — всего лишь время года; она приходит и уходит. Все времена года можно сравнить с потоком быстро бегущих дней, это всего лишь перемена настроения. Это ли она имела в виду? Или она имела в виду — это молодая трава и свежая зелень, день весеннего равноденствия? Тогда весны не существует. Наверное, это шутки. Он почувствовал, что все, что она говорила в ответ на его настоятельные расспросы, было не более, чем шуткой. Его охватила холодная волна отчаяния: предгрозовое состояние, он знал, это и все же…
С возрастом он не стал ее любить меньше, он только потерял уверенность, что она последует за ним повсюду. Он понял это спустя год. Он был всего лишь спутником, помощником в ее странствиях. Он рассказывал ей сказки о мирах, в которых он никогда не был. А она уверяла его, что не было бы ни одной сказки, если бы не дом, который он построил. Он не понимал ее, но испытывал удовлетворение.
Даже спустя годы, после рождения троих дочерей, после того как столько воды утекло, его сердце отчаянно билось, когда она подходила к нему, клала маленькие руки ему на плечи и шептала на ухо: «Пойдем в постель, мой старенький козлик». Козликом она называла его из-за его бесконечной стыдливости.
Его дочери Вильгельмина и Нора вернулись домой из бассейна. Его сын /ее сын/ Оберон гордо шествовал через лужайку, держа в руках фотоаппарат с таким видом, как будто искал случая кого-нибудь щелкнуть. И его ребенок — маленький Август в матросском костюмчике, хотя он никогда даже не вдыхал запаха моря. Он назвал его Августом в честь месяца, когда безоблачные дни чередой следуют друг за другом. Он опять посмотрел на небо. Белые облака обволокла серая кайма и они стали похожи на грустные стариковские глаза. Среди теней, которые отбрасывали листья, появилась его собственная тень. Он отмахнулся газетой и переменил положение ног. Какое наслаждение.
Среди многих других весьма странных убеждений его тесть был уверен, что если человек видит свою собственную тень, он не может думать и отвечать ясно за свои чувства. Он также думал, что смотреться в зеркало перед уходом тоже плохая примета, которая может доставить немало беспокойства и тревог. Он всегда сидел, как сейчас, в тени или лицом к солнцу на удобном стуле, обитом кованым железом, зажав трость между колен и удобно оперевшись на нее руками; солнечные блики отражались от золотой цепочки, висевшей у него на поясе. Август уселся к нему на колени, слушая или делая вид, что внимательно слушает деда. Голос тестя слышался Дринквотеру, как бормотанье, одно из немногих, ничем не выделявшихся звуков, наполнявших сад: пение цикад, шуршание сена, которое ворошили на лужайке, звуков фортепиано из музыкального салона, где Нора выполняла свои упражнения. Аккорды звучали один за другим и напоминали слезы, стекающий по щекам.
