Адам Вишневский-Снерг - От разбойника
Привлеченный вывеской бара самообслуживания, я прошел через всю эту толчею на другую сторону улицы. Возле бара мне пришлось увидать сценку, характерную, скорее, для богатых районов: атлетично сложеный вышибала пинком под зад выгонял ободранного бродяжку. В непршеном госте - когда тот поднялся с тротуара и вытер измазанное грязью лицо - я с изумлением распознал настоящего человека. Я пошел за незнакомцем к следующему дому. Нищий был худющий и голодный как ничейная собака. Он сразу же вытянул свою костистую руку за хлебом. Я разломил буханку и дал ему половину с одной банкой консервов. После того я попытался с ним познакомиться, задавал ему какие-то вопросы и рассказывал о себе. Только никакого контакта установить мне с ним не удалось: его умственное развитие остановилось на уровне крайнего идиотизма.
В бар я вернулся приветствуемый низким поклоном искусственного вышибалы, что доставило мне хоть какую-то тень удовлетворения.
VIII
Прошлого я практически не помнил. Мнимая жизнь, веселое или же мрачное, Таведа, квартира на девятом этаже, книжки, телевизор, несносные соседи, Пиал Эдин со своей фабрикой, уикенды на острове Рефф, пляж в жаркие дни, слайды у Йоренов, коньяк с Эльсантосом и его подружки, иногда печаль, а временами радость, и, наконец, Линда - все пластиковое прошлое, вплоть до момента пробуждения утром в понедельник, поблекшим сновидением маячило в моей памяти будто за дымовой заслоной.
В этом туманном прошлом одна только Линда была без обмана. Мыслями я возвращался к различным эризодам ее действительной жизни, в течение полугода связанного с моим фиктивным существованием, я восстанавливал воспоминания, чтобы выстроить новую версию происходящего и разрешить множество загадок - для того, чтобы осветить мрак чего-то непонятного. Еще я пытался представить, чтобы происходило и дальше, если бы вчера я не нанес ей тот самый с катастрофическими последствиями визит в Темале, который нас взаимно скомпрометировал.
Для Линды искусственные люди в Темале не были манекенами, а работа в фиктивной торговой фирме - лишь видимостью некоего занятия. Достаточно было только глянуть на ее стол, где лежали документы, покрытые ее собственноручными заметками, чтобы появилась уверенность, что, сидя в товариществе четырех симулянтов конторской работы, она нашла порядок и смысл во всем этом привычном и будничном маскараде и ко всем своим обязанностям относилась со всей серьезностью. Теперь же, наверняка, когда она узнала, на что я способен, в ее глазах я утратил гораздо больше, чем добыл утром как настоящий человек. Она обнаружила во мне буйно-помешанного, я же в ней нашел девицу легкого поведения, хотя, с другой стороны, я не имел права осуждать ее за то, что она занималась любовью с манекенами: если бы Линда их презирала, нашего сближения никогда бы не произошло.
С самого начала было ясно, почему ненастоящие обитатели Кройвена не отличали людей живых от фальшивых, оригинальных построек от фрагментарных копий и заменяющих настоящие строения конструкций. В этом никакой проблемы не было, ибо никто в свете не видит ничего, кроме того, что находит в себе самом. Постепенно до меня начинало доходить и то, почему и живые люди такие немногочисленные в искусственной толпе - безразлично проходили мимо декораций и не замечали в манекенах всех тех позорных черт, которые бесили меня. Даже в самых необычных явлениях привыкшие к ним с рождения не замечают ничего особенного.
И может лишь только тот, что был слепым с рождения, и у кого с глаз неожиданно исчезло бельмо, увидел бы вокруг себя весь фон: панораму макетов, изготовленных из материалов-заменителей, сколоченные из фанеры щиты, имеющие контуры домов и деревьев и выставленные фронтом на дальней перспективе кадра, а уже ближе, среди оригинальных элементов он распознал бы муляжи, имитации, ненастоящие материалы, искусственные и пластические массы, всяческого рода эрзацы и суррогаты, копии, парики и маски, протезы, пустые упаковки и фальшивки - одним словом, содержимое склада реквизита, смонтированное на пограничье всего действия, и посему, возможно, сам играя роль статиста на сцене, заметил бы, громаднейшие толпы статистов фона, навечно установленных на окраинах сцены, и тогда увидал бы мировые рамки в их действительном обличье.
В открытой нише бара самообслуживания на Двадцать Девятой Улице я просидел до самого вечера. Я подремывал на высоком табурете, установленном в тени мертвой пинии возле долгой полки, отделявшей собственно бар от улицы, среди вечно меняющихся говорящих и дрыгающихся кукол. Временами разбуженный чьим-то возбужденным голосом - я повнимательней разглядывался по сторонам. И теперь для меня уже не было проблемой то, как манекены движутся и разговаривают (если кому-то кажется, будто сам он знает, как это делают люди - пусть продолжает спокойненько дрыхнуть), зато догадываясь уже, с какой они это делают целью, хотелось бы еще знать, кто засталяет их проявлять постоянную активность и дистанционно управляет ими.
Я съел свой хлеб и соленые мясные консервы, Вскоре мне опять захотелось пить, В буфете и на столиках фальшивых посетителей бара стояли только пустые рюмки, стаканы и бутылки, которые манекены частенько подносили к своим резиновым губам и наклоняли над своими недвижными масками. Пластиковая закуска тоже путешествовала к губам вслед за пустыми рюмками и после нескольких движений гипсовых зубов возвращались на бумажные тарелки в неизменном состоянии. Происходило все это настолько естественно, что уже с расстояния в пятьдесят метров кто-либо живой не заметил бы обмана и мистификации, которую так легко было бы обнаружить вблизи.
Мой нетипичный способ поедания хлеба с консервами не вызвал в баре никакой сенсации. Его просто не заметили. Чтобы не занимать места даром, мне все же пришлось взять на свой столик и что-то из буфета, посему за фальшивую банкноту я получил от бармена порцию воздуха в украшенной красивой наклейкой бутылке. Закусок я не брал, прекрасно понимая, сколько раз муляж копченого мяса или рыбы сделал рейсов из буфета через столик клиента к его губам, а через губы, на столик и обратно в буфет. Бармен, каждое свободное мгновение занимавшийся поисками потерянного парика, сносил отполированные сотнями рук закуски лишь со столиков, временно занимаемых посетителями с улицы, потому что те входили, опрокидывали в себя, нюхали и уходили - но таких столиков здесь было всего лишь несколько.
Большинство же мест занимали муляжи клиентов, связанных с данным баром навечно, только вовсе не тягой к рюмочке - но столярным клеем, которым были смазаны их зады. У таких постояльцев бармен не забирал их якобы-блюд - он их только смахивал тряпочкой от пыли. Пленники заведения оживленно болтали друг с другом, и это они в основном и создавали постоянный гомон. Для проходящего по улице случайного слушателя шум в баре терял свое естество лишь после того, как он переступил бы порог и попытался сконцентрировать свое внимание на избранной беседе. Каждый из пьяных монологов или же дружеских диалогов, что велись на тяп-ляп подделанными посетителями - если рассматривать их индивидуально - выдавал признаки заранее запрограммированной небрежности в деталях: они состояли из бесконечной серии повторов какого-то с трудом артикулированного предложения, едва-едва походящего на нормальный язык.
