Далия Трускиновская - Деревянная грамота
- Господь один ведает. Про золу-то я от кума знал, он им возил. Сбегал я с утра к куму-то, взял лошадь, взял лукошки. Пока у ворот отирался много чего услышал!
- А кабы вовнутрь пустили с теми лукошками да сказку подьячие отбирать принялись?
- А никого почитай что и не пускали. Уж точно - взяли печатню в осаду! Второй уж день... А что, Богдаш, ведь не зря раньше печатное дело колдовским и богопротивным считали?
- Кто их, грамотеев, разберет! Стало быть, ничего про грамоту ты не прознал?
- Я вот что прознал. Стрельцы строго смотрят, чтобы из печатни не вынесли чего. А есть там сбоку одно окошко - так я сам видел, встала баба на носки да и сунула туда узелок с ковригой, и никто ее не заметил! Помяни мое слово - днем-то поостерегутся, а ночью непременно попытаются из того окошка что-нибудь наружу передать. Они, с печатного двора, уже первый страх пережили, теперь приглядываются, поди, как бы изловчиться?
- Ночью стрельцы вокруг караулом ходят. Вторую ночь, горемыки, маются.
- Может, они и схватят, коли кто чего передаст. И в Земский приказ поведут. Да, чаю, не доведут...
Тут Озорной и Желвак переглянулись и разом усмехнулись.
- Пусть Земский приказ черную работу сделает, а мы, молодцы, можем и на готовенькое...
- Вот потеха будет, коли Данила, а не мы, по верному следу идет!
- Опять же, это одному Господу ведомо.
Данилу они отыскали в шорной, где Семейка обучал его работе с кожей. Там же был им собран и ужин.
Ужинать они собирались попросту - черным хлебом и дюжиной ястыков самой дешевой, ястышной икры, которой не столько съешь, сколько расплюешь, не глотать же все эти жесткие пленки и прожилки. Запить же думали квасом.
- Присаживайтесь! - Семейка подвинулся, освобождая место на узкой скамье. - Тут всем хватит.
Молитву, как старший, произнес Тимофей.
За едой о делах говорить грешно - разве что о самой еде.
- Зернистая икра хороша, спору нет, - рассуждал Богдаш, - да на мой вкус лучше паюсная, посолонее будет. Ее прямо в ястыках солят, потом подсушивают, потом только очищают. Да ты ешь, Данила!
- Будет и на нашей улице праздник, - пообещал Семейка. - Будем и мы зернистой икоркой баловаться. Вон Масленица скоро - уж договорюсь с сестрой, дам ей денег - напечет она нам блинов, накроет стол и со сметаной, и с маслом, и с икрой!
- До Масленицы еще жить да жить... - напомнил Тимофей и отставил пустой ковшик. - Ну, слава те, Господи, напитал нас, грешных! Данила, как твоя девка-то?
- Никто за парнишкой не приходил. Она и вдругорядь была, перед тем, как стемнело.
- А у вас, светы? - спросил Семейка.
- У нас подозрение есть, что коли грамота и впрямь в печатне, то ее ночью попытаются вынести.
- Покараулить, выходит, надобно? - понял Семейка. - Ин ладно. Что, не пойти ли вздремнуть?
Тоже дело было обычное - раз конюх в неположенное время спать завалился, стало быть, ночью отворится известная калиточка у Боровицких ворот и поскачет гонец, и понесется, едва ли не на всем скаку тыча в нос подорожную воротным сторожам. А подорожная-то из Приказа тайных дел...
- А можно! - согласился Богдаш. - Айда на сеновал! Тулупами укроемся а дед разбудит.
И он разбудил к указанному сроку со всей ответственностью старика, которому еще охота пригодиться в важном деле молодым.
Зная, что при нужде Башмаков выручит, конюхи не пешком пошли, а оседлали бахматов. Мало ли - вдруг погоня? Даниле в виде особой милости позволили взять не Голована а конька посмирнее, не такого каверзного.
Выехав калиткой и обогнув прямо по льду Неглинки притихший Кремль, конюхи оказались возле Охотного ряда. Там уж до печатни было рукой подать.
И точно! Прохаживались стрельцы по Никольской! Отходили и приходили! Да не один караул - видать, Земский приказ немалый переполох устроил: конюхи, с другой стороны заехав, и других стрельцов увидели. Отродясь печатню так не стерегли, как в эту ночь.
- Дураком последним надо быть, чтобы попытаться оттуда хоть соломину вынести, - заметил Тимофей.
- Стрельцы вторую только ночь тут торчат, - сказал Богдаш. - Не надоело им еще, видно, усердие являть, и Арсений это понимает. А вот на четвертую ночку, коли стрельцы будут те же самые, с ними какая-нибудь добрая душа разговор заведет, горячего сбитенька предложит.
- Не получилось, видать, у приказных с выемкой-то, - Семейка усмехнулся.
- Так нам же лучше! Кабы сейчас мы стрельцов тут не увидели - стало быть, грамота уж в Земском приказе! И что бы мы Башмакову сказали?
Уговорились так - Данила с Тимофеем поехали обратно, дремать при оседланных бахматах, а Желвак с Семейкой остались караулить с тем, чтобы отдохнувшие конюхи их часа через два сменили.
Но ни в ту ночь, ни в следующую ничего не случилось.
* * *
- Ниточка, Гаврила Михайлович! Ниточка!
Деревнин уж не знал, как быть со взбесившимся ярыжкой. Препровожденный к нему Стенька только одно и повторял:
- Нашлась-таки! Слава те Господи - ниточка!
Наконец подьячий взял Стеньку за плечи и принялся трясти, приговаривая:
- Какая тебе еще ниточка, блядин сын? В швецы ты, что ли, подался?!?
- Ниточка, Гаврила Михайлович! - повторил счастливый, словно новобрачный, Стенька. - Семен-то Алексеевич - орел! Он что догадался? Он догадался в бумагах посмотреть, кто от печатного двора жалование получает!
- И на кого он в бумагах напал?
- Справщиков-то в Кремле нанимают! Успенского собора ключаря Ивана, попа Михаила, ты его знаешь, ему в прошлом году пропавшую шубу нашли! Ниточка между Верхом и печатней, Гаврила Михайлович! Вот кто мог грамоту-то вынести и передать!
- Да погоди ты радоваться! - одернул Стеньку Деревнин. - На одном-то конце ниточки - еретик Грек, а на другом-то конце? Ты об этом подумал? Кто книжицу-то в печатню посылал?
Тут Стенька и увял...
- Стало быть, не будут справщиков пытать-то? - с унынием вопросил он. Кабы какого ненужного имени не назвали?
- Коли эта грамота - и впрямь затейного письма склад, хотя я сколько служу - не упомню, чтобы на Москве по дереву писали, то никого, Степа, хватать и пытать не будут, а соглядатаев приставят. Так что угомонись, Степа, дельце еще только начинает раскручиваться.
Стенька вздохнул.
Больше ему нечего было доложить Деревнину, который, от греха подальше, исправно строил из себя хворого и в приказе не появлялся. И он отправился туда, где ему сейчас и полагалось быть, - на торг.
Было у него одно дельце - обещал Наталье, что будет ей к Масленице новая сковорода. Подружке ее, Домне Патрикеевой, муж-стрелец купил медную сковородку в пять алтын - так и этой вынь да положь! Без этой сковородки уже и жизнь не мила!
Помянув Домну, которая вечно научит Наталью всяким пакостям, Стенька пошел смотреть сковородку, надеясь сторговать подешевле. Но перед Масленицей это был ходовой товар, ни один сиделец не уступал.
