Теодор Старджон - Синтетический человек (The Synthetic Man / The Dreaming Jewels)
— П-почему? О-откуда вы об этом знаете?
— Моя дорогая девочка, — сказал он, с безжизненной скромностью. — Я естественно знаю содержание своих собственных дел. Ваш отец был крайне предусмотрительным, и очень мудрым. Когда вам исполнится двадцать один год, вы получите вполне приличную сумму денег, а?
«Это не твое дело, ты старая рысь».
— Ну, я едва ли замечу это, Судья. Эти деньги предназначены Бобби, моему брату. Это даст ему возможность заниматься два последних курса и год специализации, если он захочет. И нам не придется больше не спать ночами, думая об этом. А до тех пор мы просто держимся над водой. Но я буду продолжать работать.
— Похвально. — Его ноздри дрогнули при взгляде на нее и она закусила губу и снова смотрела вниз на свои руки. — Очень мило, — добавил он оценивающе. Она снова ждала. Последовал Шаг Три. Он вздохнул. — Знаете ли вы, что существовала закладная на поместье вашего отца, из-за вопроса старого партнерства?
— Я — я слышала об этом. Старые соглашения были разорваны, когда было расторгнуто партнерство в отцовском бизнесе грузоперевозок.
— Один комплект документов не был уничтожен. Они все еще у меня. Ваш отец был доверчивым человеком.
— По этому счету заплатили уже дважды, Судья! — Глаза Кей могли иногда приобретать синевато-серый цвет грозовых туч. Они приобрели его сейчас.
Судья откинулся на спинку стула и сложил перед собой кончики пальцев.
— Это вопрос, рассмотрением которого может заняться суд. Суд по рассмотрению дел о наследстве, кстати.
Он мог лишить ее работы. Может быть он мог лишить ее денег, а вместе с ними Бобби карьеры. Альтернативой… да, она могла ждать этого сейчас.
Она оказалась абсолютно права.
— С тех пор как умерла моя дорогая супруга — (Она помнила его дорогую супругу. Жестокое пустоголовую существо, у которой мозгов хватало только для того, чтобы потакать его эго до того, как он стал судьей, ничего большего), — я очень одинокий человек Мисс Хэллоувелл. Я никогда не встречал никого похожего на вас. У вас есть красота и вы умеете быть умной. Вы можете далеко пойти. Я бы хотел лучше с вами познакомиться, жеманно улыбнулся он.
«Через мой труп».
— Да, — сказала она глупо, оцепенев от отвращения и страха.
Он подчеркнул это.
— Такая милая девушка, как вы, с такой хорошей работой, с таким лакомым кусочком, который вы получите, если ничего не случится. — Он нагнулся вперед. — Я собираюсь отныне называть вас Кей. Я уверен, что мы понимаем друг друга.
— Нет!
Она сказала это, потому что она поняла, а не потому что не поняла.
Он предпочел истолковать это по-своему.
— Ну тогда я с удовольствием объясню подробнее, — хихикнул он. Скажем сегодня вечером. Довольно поздно вечером. Человек в моем положении не может… э… позволять себе легкие фантазии там, где ярким свет.
Кей ничего не сказала.
— Есть одно маленькое местечко, — хихикнул судья, — которое называется Клуб Немо, на Оук Стрит. Знаете его?
— Мне кажется, что я — замечала его, — сказала она с трудом.
— В час, — сказал он бодро. Он встал и склонился над ней. От него пахло прокисшей водой после бритья.
— Я не люблю не спать допоздна без причины. Я уверен, что вы будете там.
Ее мысли прыгали. Она была в бешенстве и она была испугана, этих двух эмоций она избегала годами. Ей хотелось сделать несколько вещей. Во-первых ей хотелось закричать, и избавиться от своего завтрака там же и теперь же. Ей хотелось сказать ему о нем пару слов. Ей хотелось ворваться в офис Мистера Хартфорда и узнать входит ли то-то и то-то в ее обязанности стенографистки.
Но был Бобби, и он был очень близок к карьере. Она знала как это, быть вынужденными бросить все на финишной прямой. И бедный, беспокойный, взволнованный мистер Хартфорд; он не хотел сделать ничего плохого, но он не будут знать, как справиться с такой ситуацией. И еще одна вещь, вещь, о которой судья очевидно не подозревал — ее проверенная способность приземляться на лапы.
Поэтому вместо того, чтобы сделать все те вещи, которые ей хотелось сделать, она застенчиво улыбнулась и сказала:
— Посмотрим.
— Посмотрим друг на друга, — поправил он. — Мы будем часто видеться друг с другом.
Она снова почувствовала этот влажный взгляд у себя на затылке пока он уходил, почувствовала его у себя под руками.
У него на столе зажглась лампочка.
— Мистер Хартфорд примет вас сейчас, Судья Блуэтт, — сказала она.
Он ущипнул ее за щеку.
— Ты можешь называть меня Арманд, — прошептал он. — Когда мы одни, конечно.
Он был там, когда она пришла. Она опоздала — всего на несколько минут, но они дорого стоили. Они были минутами добавленными к часам кипящей ненависти, отвращения и страха, через которые она прошла после жеманного ухода судьи из офиса Хартфорда в то утро.
Она стояла минуту у самого входа в клуб. Он был спокойным приглушенный свет, спокойные цвета, тихая музыка, которую играл оркестр из трех исполнителей. Посетителей было очень мало и только один, которого она знала. Она заметила седые волосы в углу, противоположном углу с эстрадой для оркестра за находившемся в тени столиком. Она пошла туда больше потому, что она знала, что он выберет такое место, чем потому что она узнала его.
Он встал и отодвинул ей стул.
— Я знал, что вы придете.
«А как бы я могла этого избежать, ты жаба?»
— Конечно я пришла, — сказала она. — Мне жаль, что вам пришлось подождать.
— Я рад, что вам жаль. Мне пришлось бы заставить вас пожалеть, если бы это было не так. — Он засмеялся, когда говорил это, и этот смех только подчеркнул удовольствие, которое он чувствовал при этой мысли. Он провел тыльной стороной ладони по ее предплечью, оставив новое пятно гусиной кожи. — Кей. Красивая маленькая Кей, — простонал он. — Я должен сказать тебе кое-что. Мне действительно пришлось оказать давление на тебя сегодня утром.
«Не может быть!»
— Да? — спросила она.
— Вы должны были понять это. Ну, я хочу, чтобы вы знали прямо сейчас, что я ничего этого не имел ввиду — кроме того, что я так одинок. Люди не понимают, что я не только судья, я еще и мужчина.
«В таком случае я одна из этих людей».
Она улыбнулась ему. Это был очень сложный процесс. Он включил тот факт, что во время этой убедительной, полной жалости к себе речи его голос стал подвывать, а черты его лица вытянулись вниз и стали похожи на морду спаниеля. Она прикрыла глаза, чтобы избавиться от этого образа и получила такую удивительную копию скорбной собачьей головы над его воротником, что ей вспомнилась когда-то услышанная фраза:
