Игорь Ткаченко - Записки одного армагеддона
Не мое, не мое, не мое!
Но чем больше я себя убеждал, тем крепче становилась уверенность: твое, приятель, как ни крутись - а твое. Пусть не все, пусть тысячная часть, но - твое.
Я расправил смятую бумажку с адресом. Это было совсем недалеко, всего два квартала.
Строфа 4
- Бриг "Летящий" вышел в море. Я был на капитанском мостике и до рези в глазах вглядывался в горизонт, чтобы не оборачиваться на тающий позади берег. А когда вернулся... В общем, ее уже не было. От органических ядов не спасают.
Сгорбившись, зажав руки между коленями, он сидел за столом напротив меня, по ту сторону свечи.
- А потом закрутилось, понесло. Гарем Ашшурбанапала, рабыни Великого Рогоносца, фрейлины Солнечного короля...
Я не рассмеялась, потому что хотелось плакать. Но не от жалости.
- И "Риппербан"? - спросила я. - И "Улица Витрин", и замок Дорвиль?
- И замок Дорвиль, - как эхо откликнулся он. - Много всякого... Я метался из одного мира в другой и не находил потерянное. Ее и Дом...
- ...с шелковицей у порога?
- ...стоящий на краю поселка. Я знаю его до трещинки на щеколде у калитки, до каждого сучка в половице...
- ...до голоса лягушки на пруду, до мозоли на лапке сверчка за печкой?
Я едва сдерживалась. Издеваясь над ним, я издевалась над собой. Боги! Великие матери-боги! Гея, Кибела, Астарта, Иштар! Пресвятая дева-богородица! Дайте мне силы!
Я готова была разорвать его на части, сложить и опять разорвать. Он меня не слышит! Для него есть только он сам!
Ему и в голову не приходит, что когда его, избитого скифами, дружки бросили на обочине, я была той рабыней что перевязала ему раны.
Когда он, с ног до головы закованный в ржавое железо, носился с оравой таких же сумасшедших по пустыне и едва не умер от жажды, я была кочевницей, поднесшей ему чашку верблюжьего молока.
Когда он, оступившись на Гнилом Мосту, тонул, я была русалкой, вынесшей его на берег.
Когда он дрожал от холода в идиотском уборе из орлиных перьев, я была той скво, что пришла развести огонь в его вигваме.
Он меня искал, но не видел, что я всегда была рядом.
Господи! Какие же они все кретины!
Они хотят видеть нас слабыми, чтобы самим казаться сильными.
Они придумывают нас, чтобы искать.
Они...
Я согласна.
Я буду спотыкаться, чтобы он мог галантно поддержать меня под локоток.
Я буду позволять похищать себя, чтобы он мог спасти.
Я подожгу дом, чтобы он смог вынести меня из огня.
Пусть так. Пройдет время, и он поймет, что мир рождают двое, он и я.
Ну разуй же глаза!
До него начало наконец доходить.
- Вероника, - тихо сказал он, узнавая. - Вероника.
- Да. Наконец-то, - сказала я. - Поздравляю. Все остальное - ерунда. Главное - ты пришел.
- Я утром должен уйти, - сказал он. - У меня повестка.
Строфа 5
Она заплакала. По-настоящему, в голос; лицо сморщилось и стало некрасивым. Размазывая слезы по щекам, она закричала, что никому я ничего не должен, кроме нее.
Но теперь-то я точно знал, что должен. Я отвечаю за то, что вокруг меня, я отвечаю за нее, я отвечаю за тот мир, который породил, я отвечаю за все. И если есть хоть какая-то возможность что-то исправить, я должен ее использовать.
А она кричала, что это не моя война, не нужна мне эта война, она боится за меня и никуда не отпустит, и если бы здесь был профессор Трахбауэр, он бы все объяснил.
Я попытался ее успокоить и объяснить, что никакого профессора Трахбауэра не существует, она знает это не хуже меня, но в углу, где из трубы на месте отвалившегося крана капала вода, сгустилось облачко не то дыма не то пара и появился сам профессор Трахбауэр и сказал тихим грустным голосом, забыв включить акцент:
- Есть два начала, две силы, правящие миром, - добро и зло, черное и белое, Свет и Тьма, и люди - лишь зыбкая тень на границе их раздела. Все наши войны суть часть одной большой Войны начал. Для Вселенной не важно, кто победит в той или иной войне, важно что станет сильнее - добро или зло, чего будет больше - Света или Тьмы.
Люди изобретают орудия убийства, пытаются понять тайны мироздания, открыть его законы и использовать их для уничтожения себе подобных, а может быть и всего мира. Люди стали настолько сильны, что могут сказать, даже не понимая этого, свое слово в Войне начал. И мир вынужден защищаться, он меняет свои законы. Ставшие на сторону Тьмы изобрели пушки, ракеты и бомбы, а Свет ответил тем, что создал места, где пушки не стреляют, бомбы не взрываются, а ракеты не взлетают. И кажущееся зло на самом деле идет во благо миру. Люди еще не понимают, в какую игру они вступили, не знают ее правил.
Злоба выгодна Тьме, она ее питает, и Тьма делает все, чтобы злобы ее пищи - было в мире больше. Мы создали, сгенерировали критическую массу зла, и теперь оно обращается против нас, чтобы вызвать еще большее зло. Теперь каждый из нас - поле битвы двух начал, и в стороне могут остаться лишь те, кому наплевать на этот мир и на то, что с ним будет. Есть и такие, ты их знаешь, они живут долго и счастливо, и умирают, когда им все окончательно надоедает.
- Я не из них, мне не наплевать! - сказал я, и Трахбауэр горько усмехнулся.
- Как знать. Не ты первый и не ты последний. Кто знает, какое из начал победит в тебе. Ты хочешь идти на войну, драться со злом? Но не станешь ли ты в этой войне сам носителем зла?
- Не стану.
- Благими порывами... Впрочем, смотри...
Ортострофа 2
Сверху было отлично видно, как вышедшие из Вечного Моря полчища захватывали дзонги один за другим. Пленных в этой войне не было.
Город выдавливал из себя колонны добровольцев. Мерный топот обреченных сотрясал измученную землю.
Лишаями расползались зеленые пятна заморов. Изроды и люди избегали бывать там, потому что не стреляло в заморах оружие и нельзя было там убивать.
Дзонг на холмистом плато был окружен, но люди еще не знали этого, строили планы, проводили учения, ждали писем. В штабе закончилось совещание. Офицеры потянулись к выходу, соблюдая субординацию и пряча друг от друга глаза.
Когда за последним закрылась дверь, я тяжело опустился на стул, стиснул распухшую от сомнений голову.
Свежие разведданные, если можно назвать разведданными те крупицы информации, которые удалось добыть, не внесли ясности, не рассеяли сомнений, но исподволь подводили к страшному выводу: настала очередь Оплота Нагорного. Моя очередь.
Отлично спланированное и безукоризненно исполняемое тотальное уничтожение, которым руководят ум и воля, превосходящие человеческие ум и волю.
И я, легат Порота Тариад, за плечами которого сотни выигранных сражений, бессилен что-либо изменить.
Я устал.
От ежедневных землетрясений, во время которых чувствую оскорбительную слабость в коленях, дрожь в руках и не покидаю своего кабинета, чтобы этого ее видели подчиненные.
