Игорь Дручин - Шорохи пространства
— Кто говорит?
— Наши. Геологи. И еще говорят, что многие мелкие, идеально круглые кратеры — это тоже бывшие купола, только огромных размеров. Со временем купола обрушились, а лунки остались…
— Ну, это, по-моему, они уже загибают.
— Почему? Вот южнее Коперника есть купола пять-шесть километров в диаметре. Обрушьте их- и будут идеальные кратеры.
— Что ж, идея неплохая. Только ведь это поклонникам метеоритной теории, что называется, вилы в бок.
— Пошумят да перестанут. Первый раз, что ли? Они ведь все теоретики! Тот, кто побывал на Луне, так не скажет. Уж на что Архимед — явно выраженный вулкан, и тот пытались зачислить в метеоритные кратеры!
— Ну и чем он это так выражен?
— Да вы что?! Там такое же лавовое поле, как и здесь, у Эратосфена. Только Архимед моложе и следы лавовых потоков там видны совершенно отчетливо. И даже есть русла высохших рек.
— Даже русла рек? — Алферов поднял на водителя смеющиеся глаза.
— А вы не смейтесь! В период извержения вулкана выделялось много воды, и она пробила себе русло.
— Вода выделяется обычно после извержения, — поправил Василий Федорович. — В последнюю стадию деятельности вулкана.
— А я разве не так? Геологи говорили, что возле Архимеда были настоящие озера, причем горячие, как на Камчатке.
Алферов с интересом прислушивался к рассуждениям водителя. Он сам в молодости немало времени провел на Луне в числе первопроходцев и знал, что энтузиазм исследователей заражает весь персонал станции. Каких только гипотез не создавалось, когда сталкивались здесь с необычным, начиная от самых несложных, часто выглядевших совершенно неубедительными, до самых фантастических, включая деятельность космических пришельцев, но, как правило, приживались лишь самые бесхитростные. Вот и с этими куполами. Идея проста, как бильярдный шар, и кто знает, может, она одна и останется как приемлемое объяснение и самих куполов, и идеальных кратеров небольшого размера. Ему было известно и коварство скрытых куполов. Вездеходы и буровые установки чаще проваливались вблизи их вершин. Редко кто оставался в живых… Двести метров — это пустяк. Алферову приходилось спускаться в полости глубиной шестьсот-семьсот метров. Иногда скопившийся на дне снежный покров из осыпавшегося инея спасал исследователей, играя роль мягкой подушки, но чаще на провалившиеся вездеходы было страшно смотреть… Вспоминая, Алферов никак не мог отделаться от мысли, что тот лихой водитель, ускользнувший от купола здесь, на дне Эратосфена, был Смолкин, и он загадал, если это так, то все обойдется благополучно.
Вездеход сбавил ход, свернул с наезженной колеи и, сделав небольшую петлю, остановился.
— Вон тот купол, о котором я говорил, — указал водитель на зияющее темнотой огромное отверстие с неровными краями. — Наши обрушили его потом, чтобы заметнее…
— А кто водитель того вездехода, который, по твоему выражению, чуть туда не зарюхался?
— Сима. Ну, этот, — водитель хмуро кивнул в сторону гор. — Из четверки…
— Ясно, — сказал Алферов. — Не вешай нос. Вы еще с ним потягаетесь в мастерстве. Только «молоко» я у вас отберу.
— А что? Есть что-нибудь новенькое?
— Нет, так будет. «Молоко» придется снять.
— Когда будет, тогда и снимите!
— Ты мне зубы не заговаривай, — нахмурился начальник космоцентра.
— Так ведь отличная машина! Попробуйте на другой одолеть эту гряду, — водитель указал подбородком на круто поднимающийся склон.
Гряда и в самом деле казалась настолько неприступной, что Алферов тут же пожалел, что доверился водителю и потому сказал раздраженно:
— Не возьмешь с первой попытки, поверну обратно.
Водитель насупился и замолчал. Луноход нырнул в темноту, и несколько минут они ехали при свете фар, пока не вышли из тени центральной горки. Миновав ее, машина начала набирать скорость и в то же время забирала влево, оставляя в стороне самый крутой склон гряды, который Василий Федорович оценил как непроходимый. И тут Алферов увидел ложбину, которая протянулась между округлыми вершинами, образующими первую, самую низкую ступень гряды. Вездеход вошел в эту ложбину и начал медленный подъем, не снижая скорости. Километров через шесть ложбина постепенно отворачивала вправо, а подъем стал заметнее, и ход машины замедлился. По сосредоточенному лицу водителя Алферов понял, что это наиболее трудный участок пути. Так оно и оказалось. На вершину вала вездеход поднялся на пониженной передаче, но поднялся уверенно, с некоторым запасом мощности. Короткий спуск водитель использовал для разгона, и на следующий подъем вездеход выскочил даже без переключения на пониженную передачу. В правом иллюминаторе изба горизонта возникли, как призраки, ближайшие вершины скалистых отрогов Апеннин и тут же исчезли, так как луноход снова нырнул в ложбину. Гряду миновали так незаметно, что Василий Федорович, уяснив это, испытал одновременно и досаду, и разочарование. Досаду на свою непоследовательность: доверившись раз водителю, не следовало подвергать сомнению его знания, разочарование, что не пришлось штурмовать неприступную гряду на пределе возможностей машины и людей, когда малейший просчет может обернуться поражением, и тогда приходится начинать все сначала, а он любит трудные победы не потому, что они почетнее, а потому, что в них проявляется настоящий мужской характер.
— Пожалуй, по этой дороге и тяжелый луноход пройдет, — выразил он вслух свои впечатления.
— Хм!
Междометие прозвучало недвусмысленно иронически. Так встречает опытный игрок в го наивные советы начинающего, видящего лишь ближний тактический успех и не подозревающего о хитросплетениях стратегического замысла противника. Василий Федорович, один из лучших гоистов космоцентра, знал цену слабого хода. Он отлично понимал, что проявив свой начальнический норов, он не только нанес ущерб своему авторитету, но и, самое главное, почти потерял интересного собеседника, что при такой дальней дороге немаловажно. Теперь приходилось уступать ослабленные поля, чтобы попытаться перехватить инициативу. Он и сам был неплохим водителем, а по служебному положению прекрасно знал возможности каждого типа лунохода, но ведь на словах любые доказательства выглядят неубедительно, другое дело за пультом управления… И, сознавая это, он все же сказал, лишь бы продолжить разговор.
— Жаль, нет времени. Я, пожалуй, и сам смог бы показать, как это делается.
— Хм!
Алферов заерзал в кресле: еще одна ошибка! Так не разговоришь, только выставишь себя в невыгодном свете. Хорошее же впечатление останется у подчиненного о своем начальнике! Нет, надо ждать случая…
