Станислав Соловьев - Grunedaal
Я старался не думать о той боли, что успел причинить людям, ставшим мне добрыми знакомыми. Я сосредоточился на преодолении буреломов, на разведении костров, на тишине, в которую я так настороженно вслушивался, - все лишь бы не думать об упущенных возможностях Иссагаля. Как знать, если бы я остался в нем, после небольшой работы взялся за другую? А там постоянное жительство, а может и ученики, и когда-нибудь собственная Школа, о чем я когда-то мечтал... Я отгонял подобные мысли, но у меня это плохо получалось, и они возвращались, и теребили душу, заставляя порой забыть о холоде и страхе перед волками... "Храни меня, Мать История, от сомнения и печали!" - кричал я волкам и волки пугались, прятались за старые сосны. Я убил оленя, - его, вероятно, загнали те же волки, он был обессилен и не стоило больших усилий поймать его и свернуть ему голову. Так я нарушил обет созидания. Так я обеспечил себя едой... Дни были похожи больше на ночь, - они вязли в пурге, покрывались студеными снежными тучами, не давали солнцу согревать мои глаза. Я пек мясо на углях и запивал его растаявшим снегом. Кости я обгладывал не хуже волков и прятал их под сугробами, - чтобы хищники не стали идти по моим следам, собирая объедки. Когда метель была сильной, я строил из сосновых ветвей что-то наподобие шалаша. Его быстро обносило толстым слоем снега и внутри становилось тепло. Так я коротал дни в лесах Рассиванна. Сомнения выветрились из моей головы, а в душе поселилось неведомое мне полное спокойствие. По вечерам я вспоминал жаркие улицы Дольмерета, узкий дворик дома моих родителей, крашенные известью стены Школы Перинана, медное солнце, протяжные крики базарных купцов в дни городских ярмарок... Когда мне становилось грустно, я кидал в костер еловые шишки. Они забавно стреляли и веселили меня поднятым шумом. Ветер прислушивался к моему смеху, а невидимый филин переставал смеяться, - я уязвлял его самолюбие...
Между затяжными снегопадами я вышел к сообществу Барегааль, находившемуся примерно на пол пути от Иссагаля до границ Изученного мира по направлению к конечному пункту моего путешествия. Жители Барегааля, - население одной из мелких деревушек, робко приникших к отрогам хребта, - обрадовались моему прибытию: недавно историк Школы Холле был отозван по причине неоплаты услуг, а когда нужные деньги появились, начались обильные снегопады и пришлось повременить с вызовом нового историка. Тут я был как нельзя к стати. Деревенский голова по имени Реельнем, - довольно моложавый для своего поста, с радостью предложил мне кров и питание на то время, пока не прибудет новый уполномоченный Школы Холле (у сообщества с Школой было давнее соглашение), - а это будет не меньше тридцати-сорока дней. Я поспешил, помятая о происшедшем со мною в Иссагале, уведомить его о моем кратковременном посещении. Лгать я больше не стал. Приунывший Реельнем не стал настаивать, видя, что я уклоняюсь от расспросов на сей счет. Несколько дней в деревне укрепили мои силы, да и я повеселел духом: не так уж страшен путь в Грюнедаль, как мне раньше это казалось! Я записал все события, происшедшие в деревне за время отсутствия историка Школы Холле, в деревенскую хронику. А в свободные, от работы вечера, тешил жителей историей им неведомого Дольмерета, - скорее делал это по привычке, чем сознательно. Через шесть дней я покинул приютившее и накормившее меня селение. Мой дорожный мешок трещал под тяжестью съестных запасов, ноги были крепки и шагали быстро, а в спрятанном за поясом свертке позвякивали тихо монеты - не так уж много, но все же лучше, чем ничего. Вскоре погода прояснилась, и я вышел на дорогу, ведущую к самому крупному в этих краях городу, Большому Ольну...
В Большом Ольне я купил себе новую одежду - старая одежда, которая осталась у меня еще со времен магистерства в Дольмерете, износилась до дыр. Кроме одежды, я приобрел себе крепкий дорожный посох - бесплатно мне его отдал мастер по дереву, узнав, что принадлежу к корпорации Изучающих. В Малом Ольне меня чуть было не приняли за одинокого разбойника. Торговцы, везшие вяленное мясо из сельской глубинки, окружили меня и пригрозили пустить в ход метательные копья. Я вовремя сообразил исполнить им один из литургических гимнов Школы. Убедившись, что я не разбойник, а историк, - торговцы устыдились и попрятали оружие. Торговцы испугались: если бы они убили историка, их бы привлекли к суду. Они попытались задобрить меня деньгами, чтобы я никому не рассказывал, как торговый дом Рорреров угрожал смертью одному из Изучающих. Мне было неприятно и я всего лишь попросил подвести меня какой-то отрезок пути на телеге - ноги мои к тому моменту изрядно подустали. Торговцы дома Рорреров заметно обрадовались такому повороту дела и согласились. Как мне было забавно наблюдать, как они с изумлением слушали историю дома Рорреров из моих уст, разве что местами я изрядно приукрасил действительность, не мог удержаться. Предводитель каравана даже пообещал мне всякое содействие дома Рорреров, где бы я не встретил их, - но я мало в это верил. Трое суток я ехал в телеге, укрывшись медвежьей шкурой, сонно слушая, как торговцы поют бесконечные песни о жизни, как скрипят на снегу широкие полозья... "Вот, - думал я, - и не снилось тебе, Йорвен, лежать под медвежьей шкурой и ехать на восток от Малого Ольна..." Скрип убаюкивал меня, я засыпал и мне снился странный город Грюнедаль с высокими белыми стенами.
В начале весны я пришел к сообществу Хохерен, - самому крайнему к Неизученному миру в этой области света. В Хохерене, - а по устройству она была своеобразной республикой, - меня приняли настороженно, но сдержанно. Как я узнал, власти Хохерена в прошлом году из-за конфликтов со Школой Гаесседи выслали уполномоченного этой Школы и прервали заключенное ранее соглашение. Причиной столь натянутых отношений послужило несогласие Совета Сюзеренитета (так называлось местное правительство) с интерпретациями, установленными Школой Гасседи применительно к истории сообщества. Как я понял позже, уполномоченный Школы допустил одну из этических ошибок, столь распространенных в пограничных районах. В таких местах нужно стараться находить временный компромисс между традицией исторического изучения и местной традицией неписьменных преданий. Историк Школы Гаесседи допустил такую ошибку (он счел древность создания сообщества достаточно необоснованной). А затем, когда отношения между мирской и сакральной властями начали портиться, он не признал своей оплошности. Власти Хохерена, совсем не разбирающиеся в тонкостях исторического ремесла, решили, что этот историк подослан с целью разрушить независимость сообщества и подчинить его одному из Центральных сообществ. В ответ на высылку неквалифицированного историка, Школа Гаесседи объявила Хохерен "зоной отчуждения", а его население - Вневременными. Я мог только удивляться такой горячности одной из древнейших Школ! Но, вероятно, причины столь несдержанного поведения нужно было искать не просто в конкретном недоразумении, а в том кризисном периоде, который переживала Школа Гаесседи не первый год. Я и раньше слышал о частой смене Наставников, - порой их было два за год, - в этой Школе. Очевидно, дела зашли настолько далеко, что уже страдает сама миссионерская деятельность... Власти Хохерена, узнав, что я не принадлежу к Школе Гаесседи, предложили мне быть главным историком сообщества, - знатные и просвещенные люди Хохерена уже успели соскучиться по литургике и публичному чтению анналов. Предвидя большие осложнения моего отказа (после такого скандала со Школой Гаесседи!), я сбежал из сообщества первой же ночью, воспользовавшись успокоенностью хохеренцев...
