Евгений Войскунский - Девичьи сны
А Сергей всего этого не знал.
Зато теперь узнал. В одной из землянок роты аэродромного обслуживания дали ему место на нарах. И вот какая пошла у него жизнь. На рассвете командир роты с комендантом аэродрома объезжали на машине летное поле, втыкали красные флажки у каждой свежей воронки. Вскоре все поле было как первомайский праздник. Затем на указанную комендантом полосу выезжал видавший виды грузовичок, набитый кирпичом и щебнем. Выходили бойцы аэродромной роты и приданного им на подмогу строительного подразделения с носилками и лопатами. Таскали и сбрасывали с носилок кирпич в воронки, засыпали землей, трамбовали «бабами» — готовили взлетно-посадочную полосу, чтоб самолеты не «спотыкались». Сергей, конечно, напоминал начальству, что он специалист-оружейник, но получил ответ, что, дескать, знаем, сержант, но пока давай работай, засыпай воронки, надо поле держать в исправности, другого аэродрома на Ханко нет, весь полуостров простреливается насквозь.
Что ж, он, Сергей, привык исполнять приказы без возражений. Тем более что рана зажила наконец.
Целый день на поле, таскаешь, таскаешь носилки, засыпаешь воронки — а тут огневой налет, валишься, где стоишь, вокруг грохот и вой, и тебя обсыпает комьями земли (и то еще везение, что не осколками снарядов), а потом — подымайсь! И снова сыпь кирпич и грунт в еще дымящиеся воронки, а как пойдут на посадку истребители, так опять по всему полю рвутся снаряды. И так дотемна, до упора, таскай тяжелые носилки, жилы рви…
По вечерам Сергей падал на нары. Тупо болела голова. Даже курить не хотелось. В землянке докрасна растапливали «буржуйку», шла обычная травля. К Сергею аэродромная команда относилась, можно сказать, с уважением. Во-первых, все-таки сержант. Во-вторых, снаряжал ДБ, бомбившие Берлин, — шутка ли! Ну и, в-третьих, пришел с Моонзунда, откуда мало кому удалось уйти.
В первые вечера интересовались:
— Плохо воевали вы там, что ли? Почему сдали архипелаг?
— Нет, воевали хорошо, — отвечал Сергей. — Силы были неравные.
Старший краснофлотец Митя Шилин, бывший шоферюга из ростовского Заготзерна, лез в спор:
— Если б хорошо воевали, вас бы командование не бросило.
— Не ваше это дело — командование обсуждать.
— А я обсуждаю? Мне-то что. Я в городе слыхал, ребята с Даго говорили, там штабные писаря держали оборону.
— Не одни писаря, — морщился Сергей от неприятного разговора. — Я же вот не писарь. Говорю тебе, у немцев превосходство в силах.
— Надо было, — не отставал Шилин, — еще когда Таллин держали, снять всех с островов — и под Таллин. Может, тогда и Таллин бы не сдали.
— У тебя не спросили…
Гудело в «буржуйке». Пахло портянками, махорочным дымом, осенним дождем.
— Мить, а Мить, — шевелили языками ребята, разомлевшие в тепле, — чего ты к нему привязался? Тоже, стратег. Сыграй чего-нибудь. Ту песню сыграй, про фраера из Марселя…
Шилина долго упрашивать не надо. Докурил самокрутку до самых пальцев, потом снял с гвоздя, вбитого в дощатую стенку, гитару, приладился, колки подкрутил — и запел неожиданно приятным голосом:
Стою я раз на стрёме,
Держуся за карман,
И вдруг ко мне подходит
Незнакомый мне граждан.
Он говорит: «В Марселе
Такие кабаки,
Такие, грит, девчоночки,
Такие коньяки…»
Сергей закрыл глаза. Хорошо бы и уши заткнуть. Не любил он блатных песен. Попытался вызвать в памяти белое видение — сестричку с челочкой и милым именем Марта. Но лез назойливо в слух дурацкий марсельский «граждан»:
Потом берет он ключик,
Вскрывает чемодан,
Вынает деньги-франки
И жемчуга стакан.
«Бери, грит, деньги-франки
И жемчуга стакан,
А мне, говорит, достань ты
Военного завода план».
Аэродромная команда похохатывала, кто-то сильно смешливый залился, словно его щекотали под мышкой. А гитара бренчала, и ласковыми тонами гнал Шилин песню дальше:
Последняя малина
Собралась на совет,
И все мы порешили
Ему ответить — нет!
А фраера мы сдали
Властям эн-ка-вэ-де,
С тех пор его по тюрьмам
Я не встречал нигде…
Мощными аккордами Шилин завершил песню. Снисходительно улыбаясь, сидел на краешке нар, слушал одобрительные возгласы. Был он щуплый (наверное, плохо кормленный в детстве), с узкими черными глазами, — из тех, знаете, парней, которые всегда стремились стать в центре внимания.
Вдруг он окликнул Сергея:
— А тебе, сержант, песня понравилась?
— Нет.
— Почему?
— Потому что глупая.
— Ну… это кому как… А ты какие любишь? Хочешь, я тебе «Кукарачу» сыграю?
— Не надо.
— Он только «Три танкиста» признает, — сказал кто-то.
— Та шо вы к нему вяжетесь? — сказал другой. — Ну устал человек. Не хотит ваши тары-бары слухать.
Это было верно: очень уставал Сергей от нескончаемого засыпания воронок. Ему воронки уже и во сне снились: такая черная дымящаяся прорва, сыплешь, сыплешь в нее песок и щебенку, а она глотает, глотает, никак не может досыта, доверху наесться… А местность снилась незнакомая, каменистая, и вот опять выплывала из-за купы деревьев будто процессия женщин в длинных темных одеждах, с кувшинами в руках, и лица у них такие печальные, что невозможно смотреть…
Невозможно смотреть эти глупые сны. В выстуженной к утру землянке, тесно набитой спящими, храпящими людьми, Сергей просыпался с ощущением сиротства, неприкаянности. Почему-то вспоминался отец, лежащий в гробу с суровым лицом… Щемило в груди… Ох, скорей бы уж побудка!..
Ноябрь шел холодный, с тяжелыми утренними туманами. Накануне праздников инженер полка отозвал Сергея из роты и велел заменить выбывшего по ранению оружейника в эскадрилье «чаек». Командовал этой эскадрильей капитан Белоусов, летчик, сильно покалеченный на финской войне, но оставшийся в строю — на протезах вместо ампутированных ног, с приживленной розовой кожей на страшно обожженном лице. Сергей на Белоусова смотрел с восхищением: вот человек! Такая воля! Оживший Павка Корчагин! Прикажи комэск Сергею расшибить голову об кирпичную горку — с ходу, не раздумывая, кинулся бы расшибать.
Кирпич для засыпания воронок привозили из городка Ганге. Кто-то из аэродромной команды додумался: на городских пожарищах остались печные трубы, чего им торчать без дела? Подъезжали на полуторке, зацепляли трубу буксирным тросом, машина трогалась, труба обваливалась, давай грузи битый кирпич в кузов.
