Джефф Хетч - «Если», 1997 № 10
Агент выждал еще несколько секунд, затем обошел стол и приподнял подбородок профессора. Голова бессильно свесилась на бок. Потом он убедился, что пульс на шее не прощупывается, но все же для гарантии опять поднял пистолет, поднес ствол к мышцам возле сонной артерии и плавно нажал на спуск.
Спустя минуту он вышел из третьего жилого блока и сел в проезжавший мимо авточелнок. Удаляясь, он услышал вой сирен мчащейся машины скорой помощи. Машина, взвизгнув тормозами, остановилась перед жилым блоком и извергла трех медиков, которые метнулись в дверь быстрее, чем стихло эхо сирены.
Те, кто планировал миссию агента, не могли знать, что шесть недель назад у профессора был серьезный сердечный приступ, после чего ему вживили микроэлектронный кардиомонитор. Передаваемые монитором сигналы непрерывно принимались детектором вроде тех, что улавливали сигналы от опознавательных карточек, и передавались прямо в медицинский центр. Мониторы были запрограммированы включить сигнал тревоги в случае любых нарушений сердечной деятельности Брозлана.
И все же агенту едва не удалось скрыться. Сигнал тревоги поступил на КП через несколько секунд после того, как агент благополучно миновал его. Когда из двери к нему бросились охранники, агент побежал к аэромобилю. Игла с транквилизатором вонзилась ему в шею. Доза в ней была такой, что могла свалить и быка.
* * *— Доктор, кажется, он приходит в себя.
Женский голос звучал словно издалека. В голове никак не складывались четкие мысли. Перед глазами мелькали бессмысленные цветные пятна. С расстояния в миллион миль на него смотрели два расплывающихся лица. Он снова отключился.
* * *Он лежал в комнате, напоминающей больничную палату, но с красноречивыми решетками на окнах. Если не считать стоящего у двери охранника в форме, в комнате находились еще двое — они сидели на стульях возле кровати. Тому, что слева, было лет сорок пять. Темно-синий костюм-тройка, белоснежная рубашка, серебристый галстук. Волосы только начали седеть, верхнюю губу украшали коротко подстриженные офицерские усы, придававшие добродушному на вид человеку некоторую строгость. Его глаза весело помаргивали, словно дожидаясь, пока агент полностью придет в себя. Другой был помоложе — темноволосый, сухощавый, неулыбчивый.
— Позвольте вас поздравить, — произнес через несколько секунд тот, что постарше. — Еще минута, и вам удалось бы скрыться. — Он был несомненным англичанином, скорее всего, армейским офицером.
Агент не ответил, собирая разбегающиеся мысли в нечто более или менее организованное. Самое главное, что миссия увенчалась успехом: он проник в одно из самых охраняемых мест на Земле и выполнил порученное. А все, что происходит сейчас, уже не имеет значения.
Он слегка привстал, чтобы лучше видеть посетителей, и англичанин поправил подушки за спиной, помогая ему сесть. Наступило долгое молчание.
— Я где-то допустил ошибку? — спросил наконец агент.
Голос его прозвучал монотонно и устало… но с любопытством.
— Ошибку? Нет, старина, никакой ошибки вы не совершили. Назовите это случайностью. Подробности могут и подождать. Сейчас нам хочется узнать от вас другое…
Агент откинулся на подушку и закатил глаза к потолку, изображая скуку.
— Вы будете удивлены, узнав, как много мы уже знаем, — продолжил англичанин, нимало не смутившись. — Вы агент Марсианской Федерации, прибыли к нам через космопорт имени Рузвельта за десять дней до акции в Андерсклиффе под именем инженера-структурщика Пола Лэнгли, а приняв роль Хэдли Крассена, провели некоторое время, разъезжая по континенту для проверки своего прикрытия. Если хотите, могу дать перечень мест, где вы побывали.
Лицо агента осталось бесстрастным, но внутри шевельнулся червячок тревоги. Если они так много о нем знают, то как же ему удалось проникнуть в Андерсклифф?
— Давайте сначала познакомимся и докажем, что мы цивилизованные люди, — вновь заговорил англичанин. — Я полковник Артур Бэрлинг, а это Карл Мэй. Наши функции пока не должны вас беспокоить. А вы?..
Он подождал. Агент хранил молчание.
— Неважно. Назовем вас пока Хэдли. Не возражаете? — Он помолчал, но ответа не последовало. — Очень хорошо, Хэдли, а теперь займемся делом. Очевидно, что вас после тщательной подготовки послали устранить Брозлана. Столь же очевидно, что вы член весьма специализированной команды профессионалов. — Молчание. — Только представьте: столько усилий, столько людей, такие расстояния… и все ради одного заштатного профессора. Человек с вашим интеллектом наверняка задумается над тем, какую же ценность представляет Брозлан. Но я знаю, что людям вроде вас никогда подобное не сообщают.
Полковник несколько секунд смотрел на него молча, словно взвешивал что-то в уме. Карл Мэй, хмурясь, продолжал сидеть. Агент предположил, что задача Мэя — наблюдать за каждым его движением и реакциями на слова Бэрлинга. Несомненно, где-то есть и скрытая камера.
Полковник продолжил монолог, что, по мнению агента, было нащупыванием слабых мест.
— Нас с вами разделяет старая, очень старая проблема, не так ли, Хэдли: Новый Мир пытается вырваться из-под ограничивающего влияния Старого. С одной стороны — прогрессивная новая идеология бывших колониальных городов-государств, а с другой — сравнительно консервативные и связанные традициями режимы Земли. — Бэрлинг развел руками. — И мы вновь слышим старую песню об угнетенных народах, страстно желающих освободиться и пойти своим путем. Но на самом деле перед нами кучка оппортунистов, увидевших поживу. Поэтому они и начали кормить вас все теми же древними баснями о свободе, справедливости и тому подобном… и самое удивительное, что люди вроде вас все это проглотили. — На лице англичанина мелькнуло болезненное удивление. — Неужели вы и в самом деле верите, что народу хоть на грош станет лучше, если Марс пойдет своим путем? Возьмем тех, кто послал вас на эту «прогулку». Вы сами убедились, к каким методам они прибегают и насколько неразборчивы в средствах. Так какое, по-вашему, общество они создадут, если им не придется ни перед кем отвечать?
Неужели это и есть то самое «дело», за которое вы столь решительно настроены сражаться?
Англичанин смолк и вопросительно взглянул на марсианина, но был вознагражден лишь каменным безразличием. Агент презрительно молчал. Он знал, что подобные насмешки — намеренная провокация, и если он позволит вовлечь себя в спор, не успев обрести окончательную ясность ума, то это станет первым шагом к поражению.
Бэрлинг зашел с другой стороны:
