Галина Полынская - Алмон
Дракула помолчал, передвинул еще одну фигуру и сказал:
– Я выиграл.
– Не может быть, – Палач в изумлении воззрился на доску. – Эти малявки, наверняка, все подстроили!
Он ударил кулаком, и фигурки испуганно подпрыгнули.
– Я просто выиграл.
– Может, еще партию?
– Давай, – пожал плечами старый вампир.
– А все-таки, о чем ты думаешь?
– Обо всем сразу. Ты видел Терр-Розе?
– Конечно, видел. Как бы я, по-твоему, узнал, где ты находишься на Земле?
– Как она?
– Выглядит превосходно, – Палач критически смотрел на расставленные заново фигуры. – Пусть сама выбирается, нам своей боли достаточно. Ты выиграл, ходи первым. Как думаешь, что будет с Анаис?
– Мне все равно, – Дракула передвинул первую фигурку. – Я больше ни во что не ввязываюсь, с меня хватит.
– Даже если тебя опять попросит Терр-Розе? – хмыкнул Палач.
– Даже если меня об этом попросит сам Патриций! – отрезал Дракула с неожиданной злобой.
* * *На Сатурне рассветало. Небо – чудесная гармония оранжевых и фиолетовых оттенков – с каждым мгновением увеличивало палитру цветов. Ни дуновения ветерка, ни шороха, ни шелеста… Все вокруг замерло, ожидая чуда пробуждения природы, в предчувствии феерии ее радости, пробуждения света и жизни. Планета просыпалась, а обитатели королевского дворца, проведя за беседами всю ночь, только отправлялись на покой. Леброн ушел первым. Вскоре и Олавия сказала, что хотела бы отдохнуть. На балконе остались Аргон и Сократ.
– Я опасался, что мы все сделаем неправильно, и вот именно так мы все и сделали, – Аргон смотрел на догорающие свечи.
– Ничего уже не изменить, это произошло бы рано или поздно. Я зайду к нему, ладно?
– Вряд ли он захочет сейчас с кем-нибудь разговаривать.
– Я просто пожелаю доброго сна.
Аргон согласно кивнул.
* * *Первым возвратилось осязание, и под ладонями Патриция проступила прохлада подлокотников кресла. Вернулся слух, и Георг услышал, как звенит кабинетная тишина. Он чувствовал, что не один, что рядом кто-то есть, но зрения пока еще не было, оно вернулось в самый последний момент. У окна стоял Снекторн.
* * *Опустив плечи и повесив голову, Леброн сидел на кровати.
– Спишь? – заглянул в спальню Сократ.
– Сплю, – ответил юноша, не поднимая головы.
– Что-нибудь снится? – Сократ присел рядом.
– Пока нет.
– Я тогда пойду?
– Погоди, – Леброн убрал упавшие на лицо волосы, – побудь со мной.
– Хорошо, – с готовностью закивал толстяк. – Но с условием: ты раздеваешься, укладываешься в постель, накрываешься одеялом до самого носа, и я сижу с тобой столько, сколько ты захочешь. Давай, вставай, я помогу тебе все это снять.
Юноша покорно поднялся. Большинство дворцовой одежды невозможно было одеть и снять без посторонней помощи. Толстяк добросовестно принялся расстегивать многочисленные мелкие застежки-крючки на спине Леброна.
– Помнишь, Сократ, я частенько в детстве не мог заснуть, пока ты не придешь и не расскажешь какую-нибудь историю.
– Как забыть, – хмыкнул он, – только прикончишь культурно пару винных бутылей, только приляжешь сладко всхрапнуть, как тебя расталкивают слуги с тем, что нужно опять идти убаюкивать это маленькое кудрявое безобразие. Да, пришлось с тобой повозиться. В минуты отчаяния начинало казаться, что это я тебя родил, сам, лично, и, похоже, роды все еще продолжаются.
Леброн виновато улыбнулся.
– Готово, – Сократ расстегнул последнюю застежку. – Штаны-то сам снимешь?
– Постараюсь, – рассмеялся юноша, – приложу усилия.
Пока он раздевался, Сократ задернул портьеры, разобрал кровать и взбил многочисленные подушки. Когда Леброн улегся, он накрыл его одеялом и потушил свет, оставив гореть лишь крошечный светильник в изголовье.
– Расскажи, каким образом ты догадался, что я сын именно Патриция?
– Ты опять за своё?
– Очень прошу.
Сократ посмотрел на его затемненное лицо, тяжело вздохнул и уселся на кровать, сунув под спину пару подушек.
– Понимаешь, Леброн, можно изменить внешность, можно вставить другие глаза, но изменить движения, манеру поведения, доставшуюся от твоего настоящего родителя, невозможно. Ты – молодая копия Патриция, ты так похож на него, что даже странно, что только я один, такой умный, догадался.
– Не говори, что я похож на него!
– Не шуми на старших. Буду я об этом говорить или нет – суть дела не изменится.
– А Анаис?
– Что – Анаис?
– Она моя сестра?
– Выходит, так.
– Где она сейчас?
– На Марсе, во Дворце.
– Во Дворце?
– Она там не по своему желанию.
– Ее необходимо привезти на Сатурн. Нет в мире места лучше Сатурна, ей здесь понравится. Она должна узнать, что у нее есть брат, есть вся наша семья. Сократ, а как ты думаешь…
Но Сократ уже крепко спал, уютно утонув в подушках. Леброн укрыл его краем одеяла, погасил ночник, устроился под боком толстяка и вскоре задремал, согретый его знакомым с детства теплом.
* * *Тихонько шелестели брызги восьмиугольного фонтана в центре прохладной травянисто-зеленой залы. Георг сидел в кресле у самой воды, поставив бокал на белый каменный край с зелеными жилками. Хозяин Системы Бич расположился в кресле напротив, его тело терялось в волнах черной одежды, виднелись лишь худые, будто вырезанные из бумаги руки с непомерно длинными пальцами, тонкая шея и продолговатая лысая голова. Его лысый череп, обтянутый пергаментной кожей, вздувался венами и узлами, почти безгубый рот едва различался, заострялись полупрозрачные уши. На белой маске лица зияли огромные черные глаза, казалось, нечто темное и вязкое плещется в прорезях… Георг курил. Слова Патриция медленно, тяжело плыли в сизоватых дымных полосах.
– Что с тобой происходит? – Снекторн пил густую прозрачную жидкость, привезенную с собой.
– Просто слабость после приступа, еще не восстановился.
– Ты так и не выяснил, что это за приступы?
– Какая разница? – Патриций усмехнулся, поднимая на Снекторна взгляд непрозрачно голубых глаз.
Снекторн укоризненно покачал головой.
– Неужели тебе все равно?
– В общем, да.
– Но ведь это не правильно, ты же страдаешь.
– Снекторн, для меня одним страданием больше, одним меньше – существенной роли не играет. – Улыбка Патриция стала живее и ярче. – Я давно перестал прислушиваться ко всем своим мучениям, тем более отслеживать их причины и последствия. Когда ты добровольно не становишься рабом своей боли, она теряет над тобою власть.
– А ты не берешь во внимание, что эти приступы могут быть опасны?
– Ну, допустим, возьму во внимание, а дальше что? Тут-то они меня и раздавят окончательно.
