Ярослав Веров - Бозон Хиггса
Собак было много. Дитмар попытался пугнуть их огнём, но только зря потратил выстрелы. Потеряв трёх особей, псы кинулись на него сворой в десяток. Воительница с монахом заработали мечами. Таис гвоздила дубиной, а Олег колошматил обушком топора, быстро сообразив, что так надёжней. Всё же силы были не равны, но тут снова заговорил плазмоган немца, и стая вдруг кинулась врассыпную, мгновенно скрывшись в зарослях.
— Снял вожака, — коротко пояснил немец. — Вон там прятался.
Раздумывать, что за странный вожак, который руководит боем с изрядного расстояния, астроному было недосуг. Только фон Вернер хрипло каркнул: «Вперёд!» — как что-то просвистело в воздухе, и святой оказался пригвождённым к стволу древнего граба. Почти распят.
— Господи Иисусе! — взмолился он.
Тело монаха крест-накрест захлестнуло полупрозрачной нитью, концы которой оканчивались чёрными зазубренными шипами. Олег подскочил к Иоанну первым и увидел, что из середины этого чудовищного распятия растёт то ли шея, то ли мясистый стебель, увенчанный зубастой головкой-бутоном. Астроном не стал дожидаться, покуда эти зубы вопьются монаху в лицо. Он отсёк бутон, разрубил нити у основания шипов.
— Спаси тебя Бог, рус! — выдохнул Иоанн, с отвращением сдирая с себя остатки мерзкой ловушки.
— Все целы? — спросил Дитмар. — Тогда — бегом!
Бегом не вышло. Джунгли как с цепи сорвались. Скоро Олег перестал различать, что именно на них нападает. Какие-то летающие радужные змеи, щетинистые, ревущие, как бомбардировщики, громадные комары, прыгающие двухвостые скорпионы. Дитмар палил направо и налево, не жалея зарядов, и вполне оправдывал звание альпийского стрелка. Ефросинью попыталась ухватить гигантская многоножка, неожиданно воспрянувшая из груды палой листвы. Дева-воительница мотнула соломенной головой, и коса — астроном не поверил бы, если бы не видел собственными глазами — рассекла многоножку пополам. Таис вляпалась-таки в ловчую сеть гигантского паука. Паука обезвредил Иоанн.
И вдруг как-то сразу всё закончилось. Отряд вывалился на обширную поляну, за которой начиналась обычная роща обычных деревьев. Посреди поляны все, не сговариваясь, повалились на землю.
Солнце уже палило вовсю, и Олегу захотелось в тень, в рощу, но раздался знакомый переливчатый посвист. Сверху. Ему ответил такой же — со стороны моря. Хатули, бес им в ребро.
Трава зашевелилась, по поляне поплыли размытые силуэты. Сколько их было, не сосчитать. Больше двух — это точно.
— К бою! — скомандовал фон Вернер.
Но хатули не спешили нападать. Взяв людей в полукольцо, оттеснили их к роще. И Олег понял — зачем. Раздутые как бутылки стволы. Разверстые розовые дупла. А вот корнещупальца… Хрен их в такой траве разглядишь. Хатули застыли и сделались совершенно невидимы.
— Живоглоты! — крикнул астроном.
Дитмар выхватил плазмоган и повёл стволом, стараясь захватить площадь побольше, чтобы выцелить хоть одного хищника. Зацепил. Истошный визг, запах палёной шкуры, и обезумевший от боли зверь ринулся на гауптштурмфюрера. Наперерез бросилась Ефросинья, махнула косой… и располовинила голову хищника.
— Во имя Перуна! — торжествующе воскликнула она.
— Не боишься? — бросил Дитмар.
— В муромских лесах и не такие чудища…
Дева не договорила. Корнещупальце ухватило её сразу за обе ноги. Воительница упала ничком, живоглот поволок её к разверстой пасти. Дитмар повёл плазмоганом, но тщетно — битва в джунглях съела весь заряд. Живоглот тянул быстро, и никто не смог бы помочь Ефросинье, однако она мгновенно перевернулась, села на пятую точку и уже у самой пасти живоглота ударом меча обрубила оба корня.
Нервы у девки железные, подумал Олег. Посмотрел на поверженного кота. Серая бесшёрстая шкура потеряла способность к мимикрии. На льва хатуль походил лишь строением тела. Рассечённый череп более подошёл бы… лемуру. Да, глазастому лемуру с толстыми мясистыми губами и круглыми, как спутниковые тарелки, перепончатыми ушами. Странное существо. Рот как у травоядного. Но когти…
Ещё один хатуль, помельче, прыгнул на Дитмара, тот отскочил в мелкий кустарник, но удара лапой по плечу не избежал. Бесполезный плазмоган отлетел в сторону. Олег бросился к нему, наклонился, чтобы поднять. Тонкий вибрирующий корень обхватил его запястье. Астроном тюкнул по нему хазарским топориком. Корень отстал. Олег взял плазмоган, выпрямился.
Неосторожного хатуля прихватило сразу четырьмя корнещупальцами и жадно влекло к дуплу. Дупло раздалось вширь и ввысь, принимая столь крупную жертву. Ствол лжеплатана охватила сладостная дрожь, когда задняя часть жертвы погрузилась в пасть. Хатуль кричал и бился, и это было настолько страшно, что Олегу стало жаль несчастного хищника. В считанные минуты всё было кончено. Пасть сомкнулась, вопль хатуля оборвался.
Олег с Иоанном, всматриваясь в траву, чтобы не нарваться на очередное щупальце, поспешили к Дитмару.
Барон фон Вернер лежал на земле, тяжело дыша, с закрытыми глазами. Гимнастёрка его была изодрана. Кровоточили порезы на плече и груди. Иоанн наклонился, осторожно осмотрел раны.
— Господь милостив, — сказал он. — Раны неглубокие, но надо перевязать.
Он посмотрел на женщин и передал Таис меч. Таис кивнула и, надрезав тунику, отодрала изрядный кусок ткани, обнажив точёные колени. Иоанн ловко порвал ткань на бинты.
— Помоги, — обратился он к Олегу.
Вместе они стащили с Дитмара гимнастёрку, промыли раны остатками воды из гибкой бутыли, перевязали.
— Что будем делать, рус? — спросил монах.
— Надо бы отнести его к морю, — откликнулся астроном без особой уверенности. — Здесь оставаться нельзя…
— Не надо меня нести, — сказал барон. — Идти некуда. Через живоглотов не пройдём, а хатули умеют ждать… И верни моё оружие.
Астроном отдал плазмоган.
Немец приподнялся на локтях.
— Их тут ещё штук пять. Не выпустят.
— А вот я их мечом, — пригрозила Ефросинья.
Немец засмеялся, аж раскашлялся.
— Лучше встретить смерть в честном поединке, чем сдохнуть с голодухи! — упрямилась Ефросинья.
— А пугануть перуновым огнём? — предложил Олег.
— Нельзя взывать к Воителю, пока не пройдёт ночь и ещё ночь, — разъяснила дева. — Биться надобно. Или молить богов, глядишь, смилостивятся. Давай, однобожец, твоя братия, помню, врала, что ваш Христос всё может.
Иоанн осенил себя крестным знамением и, преклонив колени, принялся творить молитву.
— Я тоже помолюсь богам, Громовержцу и Артемиде, — добавила Таис. — Но мне нечего принести им в жертву.
