Элизабет Мун - Раз став героем
- Папа Стефан не очень хорошо себя чувствует, поэтому не смог присутствовать на церемонии, - сказал отец. - Но он готовит семейный прием.
Исмэй не могла представить, что папа Стефан может болеть. Даже когда она была ребенком, его волосы уже подернулись сединой, но энергия била ключом, он скакал верхом и работал наравне с сыновьями и внуками. Но все меняется. Она знала, что это когда-нибудь произойдет. Трудно было чувствовать прежнюю гравитацию, дышать прежним воздухом, узнавать прежние запахи и думать об изменениях. Мимо проносились здания, прочные каменные блоки, вмещавшие магазины, банки и канторы, которые были прежними, какими она их запомнила.
За городом как и раньше луга плавно переходили в горы. Исмэй смотрела в окно, наслаждаясь знакомым видом. Черные Зубы, между этими мрачными пиками находилось логово легендарного Вирма Великого. Ребенком она верила в сказки о драконах, чья пещера была полна сокровищей, и испытала горькое разочарование, когда обнаружила, что Вирм Великий было кодовым названием союза мятежников, которые (как говорилось в легенде) убили первого правителя Алтиплано и всю его семью. Школьная экскурсия к "логову" показала, что это самый обычный бункер, высеченный в скале каньона.
На юг от Черных Зубов вздымались еще вершины, Обрыв Ромило, немногим меньше Зубов. Исмэй прищурилась от мерцающего света в поисках разрыва, эдакого зеленого залива, где располагалось поместье ее семьи. Наконец показалась аллея, ведущая к дому.
Машина снизила скорость и съехала с дороги. Отец подвинулся ближе к Исмэй.
- Не знаю, придерживаешься ли ты еще обычаев, - сказал он. - Но это традиция тех, кто возвращается из долгого путешествия... в любом случае я зажгу свечу.
Исмэй почувствовала жар на щеках. Как она могла забыть? Но то, что отец понял это, было еще хуже.
- Я тоже, - сказала она и вышла из машины, чувствуя себя ужасно неловко.
Исмэй не думала о семейных традициях с тех пор, как покинула дом, и даже не была уверена, помнит ли слова.
У раки, вырезанной в стене ворот, лежала гирлянда из свежих цветов. Она ощутила легкий сладкий аромат, почти неуловимый на фоне запаха, источаемого нависшим над часовенкой огромным деревом. Даже будучи одаренной богатым воображение, Исмэй никогда не понимала, зачем в нише стоит статуя с расплывчатыми очертаниями. Однажды она поступила ужасно неосмотрительно, сказав, что фигура похожа на расплывшуюся кляксу. Больше Исмэй так не говорила, но часто об этом думала. Сейчас она посмотрела на статую новым взглядом, и та по-прежнему выглядела как сероватый лоснящийся пузырь, растекшийся больше в высоту, чем в ширину.
Вокруг основания как всегда стояли чистые плошки, а сбоку лежала коробка с маленькими белыми свечками. Отец взял одну, поставил в чашку из зеленого стекла и зажег. Свою свечу Исмэй зажгла от уже горевшего пламени и установила в другой чашке. Отец ничего не сказал, и она тоже. Они стояли рядом, глядя на огонь, колышущийся от ветерка. Потом отец оторвал иглу с дерева и поднес к пламени. Голубоватый дымок взвился в воздухе. Исмэй наклонилась и подняла камешек, который положила в растаявший воск своей свечи.
В машине отец продолжал молчать. Свежий ветер врывался в открытые окна, и Исмэй откинулась на сиденье, наслаждаясь оттенками зеленого и золотого. Подъездная аллея в обрамлении стройных хвойных деревьев тянулась еще километр. По правую сторону раскинулись фруктовые сады, пора цветения которых уже прошла. Исмэй могла заметить кое-где зеленые плоды... а вот в дальнем конце сада должно быть уже созрели сливы. По левую сторону расстилались поля для поло, трава на которых была скошена крест-накрест. Кто-то утаптывал дерн, вывернутый копытами лошадей. Ближе к дому, буйными красками вспыхнули цветники. Машина проехала мимо фасада и завернула в широкий двор, посыпанный гравием, откуда открывался вид на горы. Так и было задумано. Широкий портик, покрытый переплетенными лозами, такими же толстыми как корни деревьев... два шага к широким дверям... дом.
Теперь уже не дом.
Здесь ничего не изменилось... по крайней мере внешне. Ее комната с узкой белой кроватью, полки, прогибающиеся под тяжестью старых книг, сумка, полная знакомых кубов. Старая одежда исчезла, но Исмэй обнаружила, что кто-то уже распаковал ее багаж. Ей не надо было спрашивать, что находится в каждом ящике. Она разделась и повесила форму на левый край перекладины. Ее заберут, почистят и вернут на правый край, где сейчас висело два костюма, которые ей не принадлежали. Скорей всего кто-то решил, что такая одежда подойдет к семейному ужину. Исмэй признала, что костюмы гораздо удобнее купленного ею по дороге. Она спустилась в знакомый холл, где располагалась большая квадратная ванная комната с двумя душами и огромной ванной. После маленьких корабельных кают, все здесь выглядело немыслимых размеров. Исмэй установила дверную табличку на "долго" и усмехнулась сама себе.
Спустившись вниз в длинной кремовой блузке, выпущенной поверх мягких коричневых брюк, Исмэй обнаружила, что отец с женой уже ждут ее. Мачеха, грациозная и изящная, одобрительно кивнула, что почему-то взбесило Исмэй. Без сомнения она повесила эту одежду в ее шкаф. На мгновение Исмэй захотелось разорвать блузу на части и выбросить... но офицер Регулярной Космической Службы не ведет себя подобным образом тем более в присутствии сводных братьев и других родственников. Она улыбнулась и пожала протянутую руку мачехи.
- Добро пожаловать домой, Исмэйя, - сказала та. - Надеюсь, тебе понравится ужин.
- Конечно ей понравится, - произнес отец.
Стол был накрыт в столовой для приемов. Из широких окон открывался вид на внутренний двор, где располагался бассейн. До Исмэй доносились звуки плещущегося фонтана, которые, однако, не могли заглушить бормотание голосов и шарканье ног по кафельному полу.
Она по привычке направилась к своему старому месту за столом, но оно было уже занято одним из двоюродных братьев. Отец указал ей стул по левую руку от папы Стефана. Прабабушки за столом не было. Исмэй сказали, что она будет ждать ее после ужина в своем будуаре.
- Она наконец вернулась, - сказал отец.
Папа Стефан постарел, высохшая кожа обвисла на костях, но глаза оставались пронзительными и ясными, а рот, даже когда улыбался, сохранял свою жесткость.
- Твой отец сказал, что ты вспомнила ритуал возвращающихся, - заговорил он. - А как благославлять пищу помнишь?
Исмэй удивленно заморгала. Уехав с Алтиплано, она перестала заботиться о чистоте еды, благословении и осквернении с такой же радостью, с какой забыла о традиционном нижнем белье, считавшемся необходимым атрибутом добродетельной дочери. Она не ожидала подобной чести... хотя все понимали, что это скорее тест, чем честь. Обычно только сыновья и сыновья сыновей благославляли пищу за ужином, дочери и дочери дочерей испрашивали благосклонности утром, в обед все молчали.
