Владимир Михайлов - Михайлов В. Сторож брату моему.Тогда придите ,и рассудим
Я понял бы, если бы мне предложили взять в руку раскаленный уголь и держать его, сколько потребуется, чтобы доказать, что я не вру. Но что касается раздевания… Я вовсе не против того, чтобы раздеваться в присутствии женщины, но далеко не во всех случаях, и… вообще.
— Раздевайся! — нетерпеливо повторила она. — Ты же знаешь, что я хочу увидеть!
Я, наверное, выглядел в тот миг страшно глупо, потому что ничего не мог понять.
— Ну? — Она топнула ногой.
— Ладно, — сказал я хмуро.
В самом деле, есть и еще одна ситуация, когда можно раздеться в присутствии женщины. Представь себе, что ты пришел к врачу, — и ее требование покажется тебе вполне естественным.
— Ну пожалуйста, — сказал я и расстегнул комбинезон. — Ты скажешь, когда надо будет остановиться.
Раздеваться мне никогда не было неприятно: для своих лет я выглядел неплохо, а те невзгоды, что оставляют следы на нашем лице, обычно не накладывают отпечатков на тело — если, конечно, вы не прошли через войну. Я скинул комбинезон и повесил его на спинку стула. Снял рубашку. Девушка смотрела в сторону.
— Еще?
— Сними это, — она ткнула пальцем мне в грудь.
Я стянул майку и стоял перед ней, опустив руки и чуть вобрав живот. Теперь она повернулась ко мне, и мне показалось, что она сейчас вытащит откуда-нибудь фонендоскоп и начнется привычное «дышите — не дышите». Но ничего такого не произошло. Она просто посмотрела мне на живот. Сначала мельком. Потом чуть нагнулась и всмотрелась повнимательнее. Наконец послюнила палец и крепко потерла кожу около пупка.
— Щекотно, — сказал я хмуро.
Она взглянула мне в глаза.
— Правда… Неужели у тебя никогда не было этого?
— Да чего, черт побери, чего?
— Знака Сосуда. Опять ты притворяешься…
— Ладно, — сказал я сердито. — Можно одеваться?
Мне подумалось, что теперь было бы неплохо заставить раздеться и ее под каким-нибудь столь же нелепым предлогом, и я даже представлял себе, что увидел бы, — начиная с определенного возраста, мужчины неплохо отличают женщину от того, что на ней надето, — но я знал, что по отношению к Нуш никогда не позволил бы себе ничего такого.
— Ну, а что теперь сделать? Может, встать на голову? Или полетать по воздуху, извергая пламя?
Она не обратила внимания на мое раздражение. И это тоже отличало ее от Нуш, которая непременно спросила бы: «Ты обиделся?»
— Хорошо… Так о чем ты хотел спросить меня?
Я закончил одеваться, затянул замок комбинезона.
— Кто вы?
— Как это — кто мы? Ну, люди…
— Да. Это-то и удивительно. Откуда вы здесь взялись?
— Это я должна спросить тебя. Потому что мы живем здесь с самого начала.
— А когда было это начало? Ну, учила же ты в школе историю!
Она кивнула.
— Да, но только в школе учат, что мы произошли от Сосуда. А мы думаем, что — от людей. Что в самом начале были люди.
— А что такое — Сосуд?
— Странно все же, что ты не знаешь. Он находится в столице. Вообще-то это такой большой дом. Оттуда произошли и самые первые люди, и все мы. Так учат в школе. Мы развивались и достигли Уровня. Теперь у нас Уровень.
— Уровень чего?
— Ну, то, как мы живем, называется — Уровень.
— И каков он, этот Уровень? Как вы живете?
— Хорошо, — сказала она. — Нам хорошо.
Я усмехнулся.
— Хорошо — а ты боишься, как бы тебя не схватили…
— Ну, — сказала она, — это другое. Не Уровень. Хотя, может быть, и как-то связано с ним. Понимаешь, мы — такие, как я — не верим, что мы произошли от Сосуда. Потому что в таком случае — откуда взялся сам Сосуд?
— Сложная философская проблема, — заметил я.
— Я не знаю, почему нельзя думать, что и до Сосуда были люди. В школе объясняли: думать так не следует потому, что тогда возникнет вопрос, откуда произошли те люди, что были до Сосуда, и так далее — и возникнет так называемый порочный круг.
— А почему ты думаешь, что такие люди были?
— Не знаю… Может быть потому, что так думали мои родители?
— Сосуд, ты говоришь… — Я вдруг подумал, что сосудом этим мог быть и космический корабль — вполне мог бы… — Как он выглядит?
— Я уже говорила: большой дом…
— А внутри? — Здание могло быть и просто павильоном, воздвигнутым вокруг корабля — или того, что от него осталось. — Внутри ты была?
— Что ты, конечно, нет. Туда никого не пускают.
— Значит, это не музей?
— Нет. Музеи у нас есть — там всякие предметы, какими мы пользовались до того, как достигли Уровня. Сосуд — вовсе не музей.
— Может быть, что-то вроде храма?
— Храм — что такое?
— Вы верите в бога?
— В бога?
— Ну, молитесь, просите о чем-то… обращаетесь к небу…
— К небу? Да. Но мы не просим, мы хотим. Чтобы солнце всегда светило.
— Значит, вы верите в Солнце?
— Оно же есть — зачем в него верить? Мы верим в то, что мы — от людей. Они, другие, верят в Сосуд. И в Уровень.
— Но Уровень ведь тоже есть — зачем в него верить?
— Мы живем хорошо, я тебе сказала. И они говорят, что если мы захотим как-то изменить Уровень, станет хуже. И всегда заботятся о том, чтобы не изменить Уровня, не изменить чего-нибудь. Чтобы все было, как вчера.
— А ты?
— Я… Среди нас есть такие, кто говорит, что это неверно. Что нужно развитие.
— А что говорят те… ну, кто у вас главные?
— Хранители Уровня?
— Да-да, они.
— Они говорят, что развитие должно быть. Но не такое. Не изменение Уровня. Они говорят, что развитие должно быть в наших отношениях. Мы должны больше любить друг друга и всех-всех. И еще развиваться физически. Участвовать в играх, ну и все прочее.
— А форма собственности у вас какая?
— Я не понимаю.
— Ну, кому принадлежит то, чем вы работаете и на чем работаете, кому принадлежит земля и то, что на ней растет…
— Ты знаешь, я не думала. Как-то не приходилось. А что?
«Милая Нуш или Анна, — подумал я, — по этой части у тебя слабо, ничего не поделаешь. Но очень здорово, что я наткнулся на тебя, а не на какого-нибудь местного академика».
— Значит, вот какие у вас дела. Скажи, а что делают с вами, когда ловят?
— Учат. Внушают нам, что мы произошли от Сосуда.
— А с теми, кто говорит о развитии?
— С теми? — Она задумалась. — Право, не знаю. Говорят, их переселяют куда-то в другое место. Туда, где роют ямы и строят башни. Это далеко на юге, где ничего не растет.
— Ara, — проговорил я. — Башни… Так. А кто живет в этом городе?
— Ты же видишь: никто.
— А ты?
— О, я не живу здесь. Только переночевала.
