Сергей Павлов - По черному следу
— Я слушаю вас, продолжайте, — сказал Никольский.
— Спасибо, — искренне поблагодарил Фрэнк. — Воспользуюсь. Я говорю неприятные вещи, но мне нужно, чтобы меня наконец кто-то выслушал.
— Вы говорили о нашей слабой вооруженности, — напомнил Никольский.
— Да. Ну что мы имеем в арсенале «противокосмических» средств? Про деловые качества я уже… Далее — сомнительной надежности антисептика, немногим более надежные лучеметы. И еще — зоны спецкарантина. Вот, кажется, все. Я ничего не упустил?
— Сущую безделицу — весь арсенал современной науки.
— Да? А что сказала наука хотя бы по поводу «эффекта метеостанции»? Или этих вот деревяшек? — Фрэнк ткнул пальцем в черный футляр.
— Пока ничего, но, разумеется, скажет.
— А что сказала наука по поводу взрыва Тунгусского метеорита? А по поводу очагов «синего бешенства» на Венере? Насколько я понимаю, тоже «пока ничего». Для многих успокоительно знать, что тунгусский взрыв был давно и в тайге. А если «тунгусское диво» позволит себе повториться? И не в тайге?.. Слово «пока» — удобный, но очень слабый аргумент.
— И между прочим, единственный, — добавил Никольский. — Именно по тем причинам, о которых вы говорите. Только за этим аргументом будущее, альтернативы нет. И да помогут нам опыт и интуиция.
— Про интуицию это вы хорошо… Не знаю, как ведет себя интуиция ваша, а вот моя, откровенно признаться, выходит за рамки приличия. С каждым днем она все увереннее подсказывает мне: мы проиграли. Мы, люди Земли, планетарный вид хомо сапиенса… Точнее, проигрываем, но это все равно, потому что процесс необратим. Если по мере нашего вторжения во Внеземелье количество «сюрпризов» будет расти хотя бы такими же темпами, мы поставим сами себя на грань биологической катастрофы. Поверхность планеты покроется зонами «полного отчуждения», и в конечном итоге мы, настоящие люди Земли… Словом, едва ли удастся нам сохранить свою природную сущность. Разве что в каком-нибудь специально организованном для «настоящих людей» заповеднике.
— Мрачноватая перспективка, — ровным голосом отозвался Никольский.
— Это я вижу и сам. Хотелось бы знать, как это видите вы.
— Я понимаю. Подсознательно — или сознательно? — вы хотите, чтобы кто-то помог вам обнаружить брешь в вашем таком монолитном, как вы полагаете, логически безупречном построении. Разумеется, я не уйду от ответа, но, боюсь, моя точка зрения покажется вам тривиальной. Видите ли, Полинг, в чем разница… Для вас «космическая неожиданность» — бомба сегодняшнего дня, дамокловым мечом нависшая над современным человечеством…
— Вы представляете это себе как-то иначе? — удивился Фрэнк.
— Да. Я полагаю, с «космической неожиданностью» человек познакомился не сегодня. Он с нею родился, ею взлелеян и ею воспитан. Разве менее эффективным «сюрпризом» для троглодита было Великое оледенение? Добавьте к этому ужасы землетрясений и наводнений, я не надо будет объяснять, как часто волосатый наш предок видел перед собой «конец света». А что имел он в арсенале «противостихийных» средств? Сомнительной надежности дубину, немногим более надежный каменный топор и быстрые ноги, чтобы улепетывать подальше от опасных зон катастрофических катаклизмов…
— Шарик наш голубой сегодня так мал, что улепетывать нам практически некуда, — заметил Фрэнк. — Это во-первых. А во-вторых, «космическое» не есть «стихийное». Качество уже не то. Не земное… Но это детали. Я понимаю, что вы хотите сказать.
— Вот именно. Да, угроза биокатастрофы для планетарного вида человека разумного сегодня теоретически существует. Но практически… Практически люди во все времена довольно-таки убедительно демонстрировали свою изобретательность в борьбе за выживание. С какой же стати отказывать человечеству в праве продемонстрировать это еще раз?
— Понятно. Человечество уповает на дальновидность лидеров, лидеры кивают на человечество, а угроза биокатастрофы тем временем зреет. Более того, начинает уже плодоносить… И нет достаточно действенных средств, чтобы этому воспрепятствовать.
— Вот здесь-то наши взгляды и расходятся. Такие средства есть. И самое действенное из них — это наша с вами работа. Видите ли, Полинг… Любое стихийное бедствие — ну, скажем, наводнение — было для троглодита «космической неожиданностью». Но лишь до тех пор, пока он не научился строить плотины.
— Для того чтобы строить эту плотину сегодня, нам нужен четко обоснованный, строго рациональный проект. Иначе легко уподобиться… нет, даже не троглодитам. Муравьям, которые строят свой муравейник на дне завтрашнего крупного водохранилища.
— А разве такого проекта не существует? — вмешался Гэлбрайт. — Полинг, внимательно перечитайте свой служебный устав. Ибо сказано там: «Главной задачей, обязанностью и высшей общественной привилегией штатных сотрудников Управления считать оперативное производство и неукоснительное исполнение мер по обеспечению безопасности человечества в целом в период разведки и освоения внеземельных объектов». По-моему, предельно ясно. Это вам и проект, и руководство к действию, и функциональная программа.
— Прошу прощения, шеф, — осмелился возразить Фрэнк, — но это пока всего лишь голая схема, изготовленная по образцу кладбищенских оград. Ограда, стало быть, есть, а кладбище продолжает исправно функционировать…
Шеф сделал несколько движений ртом, без звука, как рыба на воздухе.
— М-мальчишка! — наконец просипел он сдавленным горлом. — Пороть! Вот и вся педагогика! — он дважды дернул щекой и, спохватившись, заставил себя успокоиться (было заметно, каких усилий ему это стоило). — Служебный устав для него ограда на кладбище! А сам он, видите ли, роется на свалках истории философии, подбирает изъеденный молью экзистенциализм и пытается взгромоздить эту пыльную рухлядь на космический пьедестал. И конечно же, мнит при этом, что действует исключительно в интересах всего человечества! Нет, видали вы такое?! — Последний возглас, надо полагать, был адресован Никольскому.
Фрэнк молчал. Никольский взглянул на него и сказал:
— Аверьян Копаев… Запомните это имя, Полинг. Если вам доведется бывать в стенах Восточного филиала, вы с Аверьяном, пожалуй, быстро найдете общий язык. Подобно вам, он самым активным образом озабочен проблемой спасения человечества.
— Ах, там, у себя, вы тоже ходите в ретроградах?! — мгновенно подхватил Гэлбрайт, словно уже одна мысль о том, что Никольский ходит там, у себя, в ретроградах, доставила ему огромное облегчение.
— Ну может ли быть иначе? — отозвался Никольский. — Правда, мое положение еще сложнее. Аверьян Копаев — сын моего погибшего друга.
