Алан Фостер - Между-Мир
Жилище Борна вызвало у великанов еще более странную реакцию:
— Смотри, — продолжала говорить Логан, указывая на потолок, стены, — маленькие лозы растут так близко друг к другу, что заделывают оставшиеся щели.
Кохома что-то пробормотал в знак согласия, сел и провел рукой по гладкому деревянному полу. Ему нужно было дополнительное подтверждение слов Логан, чтобы поверить. Борн предоставил ему такое подтверждение, когда объяснял функцию крупной щели в полу в дальнем конце большой комнаты.
— Интересно, — пробормотал Кохома, — кто здесь к кому приспособился: человек к дереву или дерево к человеку? Возможно, никто не жил в ткаче, пока его не обнаружили первые колонисты. Но тогда я не понимаю, как такая разветвленная крепкая взаимосвязь могла развиться за несколько поколений.
Логан тоже размышляла. Борн наблюдал за ними, когда они продолжали беседовать между собой, и не понимал, о чем они говорили. Что значит — человек приспособился к дереву или дерево к человеку? Дом есть Дом.
Нужно было только уяснить, как о нем следует заботиться. «Чему же удивляются эти великаны? — недоумевал Борн. — Почему естественный порядок вещей кажется им таким удивительным». Потом его осенила чудная мысль — чудная потому, что казалась совсем невозможной.
— Может быть, — спросил Борн, явно сомневаясь, — в вашем мире нет никакой растительности?
— Что ты, — возразила Тими, — у нас много всякой растительности, но нет такой, в которой можно жить, как это делаете вы. Но мы используем то, что растет, по-своему.
— Используете? Я не понимаю, Тими.
Женщина откинулась на спинку скамьи и продолжала:
— Некоторые растения мы едим в сыром виде, из других — готовим пищу, третьи, хотя и редко, используем для строительства наших домов.
Кое-какие служат для медицинских целей, как у вас тессода. Так же как и вы, мы широко используем лесные массивы.
— Я все-таки не понимаю, — сказал Борн. — Мы не используем лес. Мы — часть леса, часть мира. Мы — часть кругового цикла, который не может быть нарушен. Теперь уже не столько мы используем лес, сколько лес нас использует.
В ответ на это Кохома что-то неразборчиво пробурчал.
— Вы, люди, как бы служите Дереву, — неторопливо объяснила Логан, — даже если и не осознаете этого. По сути дела, вы его прислуга.
— Прислуга… — Борн задумался и беспомощно развел руками. — Что такое прислуга?
— Тот, кто оказывает услуги, подчиняясь приказанию другого, — растолковала Тими.
«Все чуднее и чуднее! Похоже, эти великаны страдают приступами идиотизма, — размышлял Борн. — Мы не служим дереву, Дому. Дом служит нам.»
Логан печально взглянула на него, затем перевела взгляд на Кохому:
— Ладно, он не понимает. Возможно, просто не хочет понимать.
— А почему не хочет? — добавил Кохома. — Видимо, их вполне устраивает такой уклад жизни.
— Хотя принижает их умственно, — возразила Тими. — Имея крышу и основную пищу, которые дает сама природа, его братья не имеют побудительных мотивов для приобретения знаний. И нам будет трудно перевоспитать их. Скажи мне, Борн, — произнесла Тими мягко, поворачиваясь к нему, в то время как он выкладывал еду, состоящую из фруктов, орехов и копченого животного мяса, — ты когда-нибудь подумывал о том, чтобы оставить свое Дерево?
Борн был настолько шокирован, что застыл как вкопанный.
— Оставить Дом? Ты имеешь в виду навсегда? Не вернуться? — Тими Логан кивнула.
Это подтвердило сумасшествие великанов. Как может прийти в голову такая мысль? Разве можно покинуть свой Дом? В нем и крыша, и пища, и защита от непредсказуемого внешнего мира. А за пределами Дома лежит только неизвестность и возможная смерть.
Потом Борн понял причину, и это объяснило многие странные слова великанов.
— Понятно, — сказал он так мягко, как только мог. — Я искренне не понимал раньше. Теперь мне вполне понятно, что у вас нет собственного Дома, такого, какой есть у нас.
— У нас есть дома, — парировал Кохома. — Мой дом ошеломил бы тебя, Борн. Он выполняет все мои приказы: предлагает еду, когда я хочу есть, а я прихожу и ухожу тогда, когда мне это хочется.
— И тебе не приходится заботиться о нем?
— Ну да, но…
Жан Кохома запнулся из-за хихиканья Логан.
— Ты попал в самую точку, Жан.
Кохома выглядел расстроенным.
— Вовсе нет. Я могу в любой момент оставить его на столько, на сколько захочу, совершенно не заботясь о нем. А ваши люди так не могут.
— Ну тогда, значит, это не Дом, — доказывал Борн. — Кому-то приходится заботиться о своем Доме, а чей-то Дом заботится о себе сам.
— Но это мой дом, — проворчал Кохома, выбирая орех из расположенной перед ним горки. Орехи отдавали слабым запахом перца и сельдерея.
— Понятно, — ответил Борн.
Он был слишком вежлив, чтобы сказать все, что он думает. Хотя разговора о конструкциях из естественного материала и искусственных жилищах не было, Борн знал, что дома великанов были не живые, а мертвые строения, пропитанные безразличием. К их великому удивлению, Борн никогда бы не согласился жить в мертвом строении, мертвом, как топор. А Дерево-эмфол не мертвая вещь.
Мысли о топоре и изнуряющем дневном свете, какой бывает в мире великанов, напомнили Борну, что скоро должны вернуться охотники. Он бы представил им этих гигантов и, возможно, кто-то тогда признает, что охотник Борн был более бесстрашен и смел и более достоин так называться, чем какой-нибудь средний охотник.
Когда он так сидел, жевал и воображал, что бы он сказал своим братьям, как вдруг заметил под перегородкой, закрывающей дверной проем, кончики пальцев чьих-то ног. Борн поднялся, откинул перегородку. От нее отдернулся, напуганный, Дин. Но Борн был слишком поглощен предвкушением своего собственного триумфа и не мог злиться.
Вместо этого он пригласил мальчика перекусить, преграждая путь фуркоту Мафу ногой, когда тот попытался последовать за мальчиком. Фуркот заскулил, но остался за порогом. Борн поставил перед мальчиком еду, и тот всю ее жадно проглотил.
Слишком много народа в его жилище: сирота и два великана, которым присущи черты ненормальности. Борн со злостью откусил жесткий кусок мяса.
— Иногда космический транспорт, — объяснял Кохома недоверчивой, но вежливо внимательной публике, собравшейся вокруг вечернего домашнего очага, — терпит катастрофу либо из-за естественных стихийных бедствий, либо из-за халатности и небрежности служащего. — Кохома понял, что находится в языческом обществе. — Кажется вполне возможным, — продолжал он, интонационно выделяя слово «возможным», — что ваш народ сошел с одного такого уцелевшего корабля и попал здесь в ловушку. Хотя в сложившихся обстоятельствах враждебной природы этого мира я нахожу невероятным, что кто-то из переселенцев смог выжить после того, как продовольственные запасы были исчерпаны… Скорее всего, это наше самое верное предположение. — Кохома сел.
