Филип Дик - Время, назад
«Ну да, размах, – кисло подумал он. – Вроде как стырить тело Анарха и загнать за большие бабки. Великолепный пример, просто идеальный. Так я ничему и не научился».
– Но почему, – не отставала Черил, – оно хотело, чтобы ты был маленьким?
– Потому что я и был маленьким. Такой вот несомненный факт. И я был вынужден взглянуть этому факту в лицо.
– Почему? – спросил Боб Линди.
– Типичный Судный день, – философски заметил Бакли. – Это день, когда тебе приходится взглянуть в лицо всей реальности, которую ты прежде старался не замечать. Я в том смысле, что все мы врем самим себе гораздо больше, чем окружающим.
– Да, – согласился Себастьян, это точно выражало его мысли. – Только тут всего и не объяснишь. – Вот удастся, подумал он, оживить Анарха Пика, интересно бы с ним побеседовать, уж он-то, небось, много про это знает. – Он – Бог – не сможет тебе помочь, пока ты сам не осознаешь, что во всем зависишь от него.
– Религиозная жратва, – презрительно бросил Линди.
– Но ты вот только подумай, – продолжил Себастьян, – вот я поднимаю руку. – Он поднял руку. – Я вполне уверен, что я это делаю, что я могу это сделать. Но в действительности это делает сложная совокупность биохимических процессов, которую я унаследовал, которую я не придумал, а получил готовой. А вдруг сгусток крови в полушарии моего мо зга, сгусток размером с маленькую карандашную резинку, – и я не смогу двинуть ни рукой, ни ногой, на стороне, противоположной этому полушарию, до конца своей жизни.
– И потому ты трепещешь пред Его величием? – спросил Боб Линди.
– Но Он может помочь тебе, – сказал Себастьян, – только если сам ты готов принять Его помощь. А принять ее очень трудно. Потому что, когда ты это делаешь, ты перестаешь существовать, почти. Ты съеживаешься почти до нуля.
Почти, но не совсем – нечто реальное остается.
– Бог, всякий день строго взыскивающий[19], – процитировал отец Файн.
– Да что с меня особенно и взыскивать, – возразил Себастьян, – просто невежественный мужик. И мне было необходимо взглянуть этой правде в глаза. Таким образом… – Он немного замялся. – Таким образом я мог вернуться к Нему. Где и было мое место. И осознать, что девять десятых всего, что я сделал в жизни, сделал в действительности Он, а я был вроде как сторонний наблюдатель.
– Всего хорошего? – спросил Линди.
– Всего. И хорошего, и плохого.
– Ересь, – сурово заметил священник.
– Да? И что из этого? Главное, что это правда. Не забывайте, отче, я там был. Я отнюдь не пропагандирую какие-то там взгляды, а говорю все как есть.
– Теперь я слышу фибрилляцию сердца, – сказал доктор Сайн. – Сильная аритмия. Аурикулярная фибрилляция; от нее он, наверное, и умер. А теперь вернулся к этой стадии. Если и дальше все будет хорошо, нормальный ритм постепенно восстановится.
– И все равно я не понимаю, почему Бог хочет, чтобы мы себя чувствовали какой-то мелочью. Разве Он нас не любит? – спросила Черил, желавшая продолжить богословский спор.
– Да тише вы, – раздраженно бросил доктор Сайн.
– Мы должны быть маленькими, – вполголоса сказал Себастьян, – чтобы нас могло быть так много. Чтобы жили, не мешая друг другу, бессчетные миллиарды раздельных существ. Если бы один из нас был большим, величиною с Бога, сколько бы нас поместилось? Я смотрю на это как на единственный способ, которым каждая потенциальная душа может…
– Он живет, – сказал доктор Сайн и сразу как-то осел, словно из него выпустили воздух. – Нам сильно повезло, что это его не убило. – Он взглянул на Себастьяна и слабо улыбнулся. – Твоя игра удалась: у нас есть еще один оживший, и этот оживший – Анарх Томас Пик.
– Ну и что же теперь? – спросил Линди.
– Теперь, – вступил, ликуя, Р. К. Бакли, – теперь мы богаты. В нашем каталоге появится товар, за который можно запросить любую цену. – Его блестящие глаза опытного торговца метались из стороны в сторону. – Хорошо. Вот с чего я, пожалуй, начну. Этот звонок из Италии; пока что он только один, но они готовы торговаться. И как только начнется торговля, буду гнать цену все выше и выше.
– Обалдеть, – сказала Черил. – Нужно отметить это дело трубочкой согума.
Вот это уж ей было понятно; всякие там теологии ставили ее в тупик, но никак не денежные вопросы. Подобно Р. К. она могла похвастаться великолепным здравым смыслом.
– Доставайте согум, – сказал Себастьян. – Сейчас для него самое время.
– Значит, теперь он в твоих руках, – сказал Линди. – Только и остается, что верно решить, кому бы его загнать.
– А может, – сказал Себастьян, – мы спросим его самого?
О таком они раньше как-то не думали: пока Анарх был трупом, он казался не более чем предметом, товаром. Но теперь, появившись среди них как живой человек, он, хоть и остался юридически собственностью витария, перестал быть бездушной коммерческой единицей.
– Он очень умный человек, – продолжил Себастьян, – и наверняка знает про Рэя Робертса больше, чем вся Библиотека.
Лотта так еще и не вернулась; он заметил это далеко не сейчас и уже начинал волноваться. «Да что же там с ней? – думал он. – Будем надеяться, что ничего…» Эти мысли неотвязно крутились в его голове, несмотря на все проблемы с Анархом.
– Мы собираемся сдавать его в больницу? – спросил Р. К.
– Нет, – отрезал Себастьян.
Это было слишком рискованно; придется уж доктору Сайну самому здесь о нем позаботиться.
– Скоро он придет в сознание, – сказал доктор Сайн. – Процесс оживления проходит необычно быстро. Судя по этому, и смерть его была быстрой.
Себастьян склонился над Анархом и пристально разглядывал темное маленькое морщинистое лицо. Это лицо было явно живым. За немногие минуты оно разительно изменилось. Видеть, как бездушная материя начинает жить… «Ведь это же чудо, – сказал он сам себе, – величайшее из всех чудес. Воскрешение».
Глаза открылись. Анарх смотрел на Себастьяна, его грудь то вздымалась, то опадала, лицо было на редкость спокойным, из чего Себастьян заключил, что умер он очень тихо. В полном соответствии со своим призванием Анарх скончался, как Сократ: никого не ненавидя и ничего не боясь. Такое Себастьян видел впервые, даже несмотря на весь свой опыт; как правило, момент возвращения к жизни наступал еще под землей, в жутком могильном одиночестве.
– Может, он выскажет сейчас что-нибудь глубокое, – предположил давно молчавший Линди.
Зрачки еле заметно шевельнулись. Все еще лежавший без движения человек видел всех, кто собрался вокруг него. Глаза блуждали, но выражение лица оставалось все тем же, спокойным. «Как будто, – думал Себастьян, – мы оживили некий наблюдающий механизм. Интересно, много ли он помнит? Больше меня? Надеюсь, что да, и это было бы вполне логично. В силу своего призвания он должен и больше замечать, и больше запоминать».
