Роберт Силверберг - Замок лорда Валентина. Хроники Маджипура
Спящий Валентин стонал и вздрагивал.
Он снова повернулся и прижался к Карабелле, набираясь от нее тепла, потому что его окутал страшный холод смертельного сна. Так легко было проснуться теперь, уйти от ужаса и насилия этих образов, выплыть в безопасность на берега сознания.
Но нет, жестокая дисциплина толкала его снова в кошмар. Гигантская фигура захохотала. Сабля поднялась.
Мир под упавшим телом Валентина качался и крошился. Он направил свой дух к Леди и ждал смертельного удара.
Но удар сабли оказался неудачным: оружие с глухим стуком вонзилось глубоко в песок. Текстура и упор сна изменились. Валентин не слышал больше шипящего плача песни смерти, и все перевернулось. В него неожиданно влились источники энергии, и он вскочил на ноги.
Брат дергал саблю, пытаясь вытащить ее из земли, а Валентин каблуком загнал ее еще глубже.
Он бросился на противника с голыми руками.
Теперь уже Валентин командовал дуэлью, а струсивший брат, отступая под ливнем ударов, упал на колени и рычал, как раненый медведь, качая окровавленной головой. Он принимал удары, не пытаясь защищаться и только бормотал: брат, брат… когда Валентин опрокинул его в песок.
Он лежал неподвижно, а Валентин стоял над ним. Пусть скорее настанет утро и освободит меня от сна, молился он.
Он понял, что еще темно. Прижав руки к груди, он вздрогнул. Безумные образы, фрагментарные, но мощные, проплывали в его смятенном мозгу.
Карабелла задумчиво смотрела на него.
— С тобой все в порядке? — спросила она.
— Я видел сон.
— Ты три раза кричал. Я подумала, что тебе надо проснуться. Тяжелый сон?
— Да.
— Как ты сейчас?
— Растерян, ошеломлен.
— Расскажи мне твой сон.
Это была интимная просьба. Но разве они не любовники? Разве они не вместе ушли в мир сна, партнеры в ночных поисках?
— Я видел, что дрался со своим братом, — хрипло сказал он. — Мы сражались на шпагах в жаркой голой пустыне, он уже был готов убить меня, но я в последний момент поднялся с земли и убил его ударами кулаков.
Ее глаза горели в темноте, как у тигрицы.
— Ты всегда видишь такие страшные сны?
— Нет. Но…
— Да?
— Дело не только в насилии. У меня нет брата!
Она засмеялась.
— А ты хочешь, чтобы сон полностью соответствовал реальности? Валентин, где ты учился? У снов истина лежит глубже, чем в реальности. Брат твоего сна может быть кем угодно: Залзаном Каволом, Слитом, твоим отцом, Лордом Валентином, Понтифаксом Тиверасом, даже мной. Ты же знаешь, что сны, за исключением специально посланных, все трансформируют.
— Я знаю. Но что означает этот сон, Карабелла? Дуэль с братом, почти убит им, и вдруг сам убил…
— Ты хочешь, чтобы я истолковала твой сон? — удивленно спросила она.
— Да. Он для меня ничего не несет, кроме страха и тайны.
— Да, ты был очень напуган. Ты обливался потом и кричал. Но мучительные сны в своем большинстве что-то открывают. Растолкуй его сам.
— У меня нет брата…
— Я же сказала тебе, что это неважно.
— Что ж, я воюю против самого себя? Не понимаю. Врагов у меня нет.
— Может быть, твой отец? — намекнула она.
Он задумался. Отец? Он старался представить себе лицо, которое можно было бы дать человеку с саблей, но не смог.
— Я не помню его.
— Он умер, когда ты был маленьким?
— Наверное.
Валентин покачал головой, в которой началась странная пульсация.
— Я не помню. Я вижу высокого человека с темной бородой, темноглазого…
— Как его зовут? Когда он умер?
Валентин вновь покачал головой. Карабелла наклонилась, взяла его за руку и тихо спросила:
— Где ты родился?
— На востоке.
— Да, ты говорил. Но где, в каком городе, в какой провинции?
— В Ни-Мойе? — вопросительно произнес Валентин.
— Ты спрашиваешь или отвечаешь?
— В Ни-Мойе, — повторил он. — Большой дом, сад, неподалеку река. Да, я вижу себя там, купаюсь в реке, охочусь в герцогском лесу. Может, я видел это во сне? Или читал что-то, или мне об этом рассказывали?
— Как зовут твою мать?
Он открыл рот, но ничего не сказал.
— Она тоже умерла молодой?
— Гальяра, — неуверенно сказал он. — Да, Гальяра.
— Приятное имя. Расскажи, какая она.
— Она…
Он запнулся.
— Золотые волосы, как у меня, гладкая кожа, глаза… это так трудно, Карабелла…
— Ты дрожишь.
— Да.
— Иди сюда.
Она притянула его к себе. Она была намного меньше его, но казалась гораздо сильнее сейчас, и ему было так уютно от ее близости.
— Ты ничего не помнишь, Валентин?
— Ничего.
— Ты не помнишь, где родился, откуда пришел, как выглядели твои родители, не помнишь даже, где ты был в прошлый Звездный День? Твои сны не могут руководить тобой, потому что ты ничего не можешь объяснить.
Ее пальцы осторожно, но твердо начали ощупывать его череп.
— Что ты делаешь? — спросил он.
— Смотрю, не было ли повреждений на твоей голове. Удар по голове может отбить память.
— Есть что-нибудь?
— Ни рубца, ни шишки. Ничего. Но это еще ничего не значит. Это могло случиться давно. Когда взойдет солнце, посмотрим еще раз.
— Мне нравится, когда твои руки касаются меня.
— А мне нравится касаться тебя.
Он спокойно лежал рядом с ней. Слова, сказанные ими, теперь сильно тревожили его. Другие люди, думал он, помнят свое детство и юность, знают имена родителей и место рождения, а у меня нет ничего, кроме неопределенных набросков, тонких, ненадежных воспоминаний, покрывающих колодец пустоты. Он знал, что там пустота, и не захотел заглядывать в нее. Но Карабелла заставила его это сделать. Он думал, почему он не похож на других, почему его воспоминания не имеют субстанции? Может, он действительно получил удар по голове, или просто у него такой тупой мозг, что не может даже удержать отпечатков опыта, и он, годами бродил по Маджипуру, и при каждом новом наступлении дня вчерашний стирался?
Они так и не уснули больше в эту ночь.
К утру они снова любили друг друга, молча, как-то целенаправленно, совсем не так, как раньше. Затем они умылись в маленьком холодном ручье и пошли через город в гостиницу. По улицам все еще шатались гуляки с затуманенными глазами, когда над Пидрудом поднялось яркое солнце.
Глава 10
По совету Карабеллы Валентин взял в поверенные Слита и рассказал ему о своем сне и про последовавший за ним разговор. Беловолосый жонглер внимательно слушал, не перебивая, и выглядел очень торжественно. Когда Валентин закончил, Слит сказал:
