Андрэ Нортон - Нет ночи без звезд
Мирддин не знал, откуда зеркалу известно об его успехе. Может, оно читает его мысли? Это предположение ему не понравилось. Неужели он лишь слуга чужаков, раб, которому не позволены собственные желания или действия? Тогда злополучно его рождение: человек не должен рождаться для судьбы, которую не может изменить.
— Дело сделано, — ответил он без всякого выражения.
— Отдыхай и жди, — послышалось в ответ. И Мирддину вновь показалось, что он освободился от какого-то принуждения, которого раньше и не сознавал. Он замигал и потянулся, как будто проснувшись от долгого сна. Потом вышел из пещеры, глубоко вдыхая горный воздух.
Он не вернулся в разрушенный дом клана. Напротив, в горах он построил себе хижину из камня и ветвей. Приближалась середина лета, и Мирддин принялся готовить запасы на зиму. Он собирал травы и корни. Однажды он разыскал одичавшую корову, убил её и прокоптил мясо.
Когда на шкуру, которую он забросил за куст, слетелись вороны со всей округи, оспорить у них добычу явилась дикая кошка с котятами. Вороны тщетно испускали боевые крики. Мирддин дождался, пока шкура не была очищена от мяса. Потом он выскреб и обработал её, как мог. Впоследствии внутренности всех животных, которых ему удавалось убить, он оставлял для своих крылатых и пушистых соседей.
Это была трудная жизнь, лишённая даже тех скромных удобств, какие давал дом клана. Мирддин похудел, вырос, кожа его потемнела на солнце. Наступил день, когда он хорошо заточенным ножом впервые выбрил подбородок и одновременно подрезал сильно отросшие волосы.
Одежда стала ему мала, и он сшил новую из грубо обработанной шкуры. Самые толстые части шкуры пошли на изготовление обуви.
Короткое лето приближалось к концу. Нужно было готовиться к холодам. Каждое утро Мирддин поднимался на камень, откуда видны были развалины дома клана. Он находился слишком далеко, чтобы видеть подробности, но каждый раз он убеждался, что сигнала Утера всё ещё нет.
Почти неохотно навещал он зеркало, но голос редко заговаривал с ним; большинство его вопросов оставались без ответа. За работой он напевал, вспоминал узнанное и разговаривал вслух, чтобы не забыть человеческую речь.
Однажды он нашёл запутавшегося в кустах ворона. Птица в ужасе кричала. Освободив её и не обращая внимания на удары клюва, Мирддин увидел, что у неё сломана лапа, и начал лечить её.
Когда лапа зажила, ворон не захотел улетать. Он часто сидел на бревне, которое Мирддин прикатил к хижине и использовал как рабочий стол. Здесь он плёл ивовые корзины, в которых хранил зерно дикой ржи.
Мирддин назвал птицу Вран и удивился, когда ворон принял предложенную ему пищу и ответил на резкие крики, которыми Мирддин подражал птице. Утром, когда Мирддин выходил из хижины, Вран подлетал к нему, садился на плечо и негромко кричал, как будто рассказывал что-то на незнакомом языке.
Зима была суровой, и в дни самых сильных бурь Мирддин уходил в пещеру с зеркалом. Щель ему пришлось расширить, иначе теперь он не просто прошёл бы. Вран исчез, очевидно, отыскал себе убежище, и Мирддину не хватало его общества.
Во время своих посещений он не приближался к зеркалу, чувствуя, что сейчас не время использовать механизмы со звёзд. На многих из них огоньки уже не загорались. Мирддин со страхом иногда думал, что зеркало по-своему стареет и сила его ослабевает.
Следить за временем было трудно. Мирддин пытался вести каменный календарь, как когда-то возле хижины Лугейда; но буря разбросала камни, а Мирддин не помнил их точного количества, после чего отказался от попытки вести счет дням. Иногда целыми днями он ничего не ел и проводил долгие часы в необычной летаргии.
По крайней мере в горах его никто не тревожил. Со времени своего возвращения он не видел ни одного человека. И особые чувства не предупреждали его о присутствии других, как при встрече с Нимье.
Он гадал, куда она делась и что делает. Иногда ему начинало казаться, что нужно выследить её, как она выследила его. Но когда он спросил об этом зеркало, последовал быстрый и решительный ответ:
— Не приближайся к тем, кто служит другим: они приведут тебя к битве, а время её ещё не настало.
Мирддин уже хотел отойти, когда снова послышался голос:
— Наступает время выполнения второй задачи. Слушай! Должен родиться ребенок, как родился ты, нашей крови, беспорочный. Но все люди должны верить, что зачал его верховный король. Когда Утер попросит твоей помощи в этом деле, используй данные тебе силы. Пусть король поверит, что делил ложе с избранной им женщиной и наслаждался её любовью. Пусть женщина верит, что принимала своего мужа. Но в её комнате ты должен открыть окно и оставить её одну.
Когда ребёнок родится, ты должен взять его, сказав королю, что ребёнок в опасности: многие не хотят, чтобы у короля был законный наследник. Ты отвезёшь ребёнка на север, к лорду Эктору, который воспитает его как приёмыша. Пусть лорд Эктор считает, что ты усыновил ребёнка. Он принадлежит к древней расе, и ты покажешь ему опознавательный знак. В его жилах течёт наша кровь, хотя и ослабленная временем, а подобное ищет подобное.
Будь готов выполнить это, когда появится королевский посланец. В этом ребёнке надежда твоей земли, а также и наша надежда. Лишь когда воцарится король нашей крови, наступит мир и мы сможем вернуться.
— Когда это произойдёт? — осмелился спросить Мирддин.
— С приходом весны. Учись ежедневно создавать иллюзии, пока не сможешь пользоваться ими так же легко, как опытный воин владеет мечом. Ты сможешь выполнить задание лишь при помощи этого оружия.
Так Мирддин очнулся от сонной бездеятельности, когда дни проходили незаметно, ничем не отличаясь друг от друга. Он проверял свои силы, как борец разминает мышцы перед схваткой.
Он создавал свои иллюзии на ближайшем холме, добиваясь максимального жизненного правдоподобия. Однажды он воздвиг у входа в пещеру тёмный зловещий лес. На другой день уничтожил лес и заменил его прекрасным лугом, на котором под лёгким ветерком покачивались летние цветы. Затем он начал создавать людей. К нему шёл Найрен, плащ его раздувало ветром, бронзовая цепь, ярко сияя, свисала поверх кожаного камзола. Подойдя, он улыбнулся и поднял руку в дружеском приветствии.
Труднее всего было преодолеть стремление удержать эти иллюзии, не пытаться превратить их в живых людей. Мирддин уставал больше, чем когда поднимал Королевский камень. Но чем больше он упражнялся, тем реальнее и правдоподобнее становились его иллюзии. Но он не был уверен, что для других людей они будут такими же жизненными, как для него.
