Джон Де Ченси - Космический дальнобойщик
– Знаю. Я поняла это по тому, как он с ней разговаривал, – она откусила кусок сандвича и задумчиво прожевала. – Чита сказала мне, что ни один из ее соплеменников никогда не покидал планеты – «не проходил между краем неба и большими деревьями», как она это называет. И что однажды, перед концом своей жизни, она очень бы хотела быть первым таким путешественником.
– Мне-то казалось, что я видел ее сородичей на других планетах.
– Правильно, но она-то этого не понимает, – Дарла подумала над теми словами, которые ей тогда говорила Чита. – Нет, я просто ее неправильно поняла. Она имела в виду свой род, а не свою расу. Я же тебе говорила, как крепко они привязаны к своим семьям.
– Понял.
– Так вот, когда ты мне позвонил, я предложила ей поехать с нами. Так все просто. Я с тех пор, конечно, не раз подумала, правильно ли я поступила. Я действительно понятия не имею, что с ней делать. Я сперва подумывала о том, чтобы найти ей дом, но, будучи человеком с практическим складом ума, ты тут же указал на химическую несовместимость.
– Это не такое уж непреодолимое препятствие, – сказал я. – Ее новая семья, какой бы она ни была, просто потратит деньги на биомолекулярный синтезатор и запрограммирует его так, чтобы он производил белковый материал, который ей подходил бы. Мы, конечно, знаем, каково это – лопать эту бурду, любой, кто путешествовал за пределами земного пространства, знает про такую гадость, но она, может, и выживет, если ее будут немножечко любить и достанут ей кетчупа с Оранжереи, чтобы ей не было так муторно жрать баланду.
Дарла задумалась над моими словами.
– Да, надеюсь, что ты прав. Я уже к ней привязалась. Она такая теплая и открытая... кстати, ты занимаешь очень высокое место в ее пантеоне великих существ. Ты спас ее от побоев, и она навеки тебе благодарна.
Я вытер руки о рубашку.
– Ну, это пустяки, в день у героев таких приключений – тыщи. Спасать, понимаете ли, прекрасных девушек, визжать, как резаный поросенок, когда укусит противная тварь, падать в обморок, чуть не попасть под дуло пистолета, просто потому, что проявишь гордость вместо разума... мне бы надо тогда было просто уйти из-за стола Уилкса.
– Вот-вот, Джейк. Это весь ты. Глупый, но гордый.
– Спасибо. Но ты мне начала рассказывать про Читу и про то, почему она здесь.
– А разве я не дорассказала? Ах, да. Я сказала ей, что она может поехать с нами, и пока я упаковывала вещи, она исчезла. Когда я закончила паковаться, она вернулась с охапкой плодов и всего такого прочего. Я сунула эту зелень себе в рюкзак и...
– Она знает про биохимию?
– А? Нет, конечно, нет. Может быть, она путешествовала раньше. Может, ее племя время от времени мигрировало. Я не знаю.
– Мне-то казалось, они крепко сидят на родной почве.
– Тогда я не знаю, откуда она знала, что надо захватить с собой еду. Но я ее спрошу.
Я допил остатки кофе. Он был из хорошего зерна, выращенного на Нуова Коламбиа.
– Ты еще что-то говорила про настоящее имя Читы. Каким образом ей приклеили кличку легендарного земного шимпанзе?
– Это ее так прозвали люди в мотеле, – она иронически подняла брови. – Остроумно, правда? Подходит к общему стилю мотеля, как они полагали. Ты себе представить не можешь, насколько популярны эти книги Берроуза после... бог знает скольких лет... двести или около того? Как бы там ни было, ее настоящее имя винва-хах-вии-вахви. Она сказала мне, что это означает «мягкая зелень, там, где она спит». По крайней мере, так я передаю ее перевод. Ее перевод своими словами невозможно было понять.
– Ладно, понял. Отныне она Винни, и не более того.
Я встал и потянулся. Затекшие мышцы постепенно разрабатывались.
– Еще одно, – сказала Дарла.
– Насчет Чи... то есть, я хотел сказать, насчет Винни?
– Да. Это что-то насчет Сэма и тебя. Она сказала, что сперва не поняла, что такое Сэм, то есть что именно он из себя представляет, пока не поняла, что он... ну, дух, который пронизывает весь тяжеловоз, если ты понимаешь, что я хочу сказать. Она сказала, что почувствовала в тебе нечто, что ей не понравилось.
Я пожал плечами.
– Ну и ладно. Человек, которого ненавидят детки и маленькие пушистые зверюшки, не обязательно должен быть весь такой плохой.
– Не говори глупостей. Она тебя просто обожает – я же тебе сказала. Нет, это что-то, что связано с тобой. Что-то случилось с тобой или случится... не могу сказать точно.
– Предчувствие?
Она пожевала нижнюю губу.
– Нет, – она покачала головой. – Нет, забудь насчет «случится». Она не этими словами говорила. Это не было предсказание, интуиция или что-то в этом роде. Это просто «нечто» «вокруг» тебя. Вот как она это описала. Единственное разумное высказывание, которое я от нее могла получить, что она не любит запаха твоей куртки, потому что он плохой.
Я понюхал подмышки.
– Ну что же, говорят, что если тебе твои друзья об этом не скажут, то кто же сможет сказать?
Она закатила глаза к небу.
– Джейк!
– Прости. Но все-таки то, что она сказала, довольно расплывчато.
– Да, наверное. Но она-то была так уверена.
– Что она почувствовала, наверное, была моя устойчивая аура развратничества и дебоширства.
Дарла хихикнула.
– Ты хочешь сказать, твоей жизни, полной фантазий. Я случайно знаю, что ты недалек от монаха в этих вопросах. Ты даже не попробовал меня поцеловать.
– Не попробовал? Ну что же...
Я взял ее за плечи и притянул к себе, впившись в эти сочные губы совсем не монашеским поцелуем хорошего дорожного качества. После первой секунды она стала целовать меня в ответ. (Мне кажется, я ее удивил). Мы занимались этим еще долго.
Когда дело зашло настолько далеко, насколько могло при этих обстоятельствах, мы разжали объятия. Дарла немедленно начала ритуал приведения себя в порядок: пригладила волосы, поправила одежду, проверила, как ее губная помада, в искаженном зеркальце блестящей коробки с сахаром. Лицо ее было на веки вечные с макияжем, даже в самые худшие времена. В ней была определенная сосредоточенность, собранность и спокойствие – это привлекало меня, должен признаться. Обратите внимание: она была спокойна, но не холодна. Прекрасное самообладание. В ней не было никаких глупостей – но зато было хорошее чувство юмора, – никаких лишних движений, никаких колебаний. Я чувствовал, что она не может сказать ничего даже отдаленно нелепого или глупого. То, что сдерживало ее, было не интеллектом, а, скорее, опытом, житейским опытом, выучкой, искушенностью – хиповостью, что ли, если использовать такое древнее слово. Она была ветераном Космострады, но на ней не было потрепанности. Мне трудно было сказать, сколько ей лет: где-нибудь от девятнадцати до тридцати. Но в ее глазах сверкала особенная мудрость, это были глаза, которые видели больше, чем рассказывали об этом. Если использовать еще одно старое выражение с земли, то она многое повидала. Да, она многое повидала.
