Александр Казанцев - Том (5). Льды возвращаются
Я выполз из кювета.
Малыш исчез.
Рабочие хлопали меня по плечу и смеялись над «марсианами».
– Экие балахоны выдумали! – говорил один здоровенный детина, толкая ногой поверженного «марсианина».
Знал ли он, кого коснулся его грязный башмак!
Подошел сенатор Майкл Никсон.
– Караульте эту дохлую скотину! – распорядился он и повел группу рабочих преследовать отступающих марсиан.
С меня было довольно. Я был рад, что остался цел, и стал перезаряжать фотоаппарат.
– Ну и придумали же балахоны, – повторил тот, что трогал ногой «марсианина». – Надо же так оскорблять обитателей далекой планеты. Они небось орошают там пустыни, талую воду полярных льдов за тысячи миль по трубам подают… А эти… рабочих террором вздумали пугать.
Я промолчал. У меня была своя точка зрения.
– А что, парень из газеты, на Марсе уж, наверное, некапиталистический строй? – спросил еще один рабочий с автоматом.
Я пожал плечами.
В это время со стороны площади подъехал спорткар и, скрипнув тормозами, с ходу остановился около «марсианина».
За рулем сидел молодой человек с завязанной бинтом нижней частью лица. Я сделал вид, что не узнаю его.
– Ну, давай, что ли! – грубо крикнул он. – Долго тут мне торчать под пулями? Булькнешь, как часы в колодце.
– Чего давай? – не очень приветливо отозвались рабочие.
– Как чего? Марсианина дохлого. Меня послали привезти его, пока он не очухался. Ты что, не узнаешь?
– Что за авто? – не спеша осведомился рослый детина, освещая автомобиль фонариком. При виде огромного мотора гоночной машины он поцокал языком.
– Захватили за углом, – объявил водитель. – Хороша, парень, как таитянка лунной ночью. Ну скорей пошевеливайся, а то жаль, если у такой красотки продырявят чулочки.
Простодушное восхищение рабочих машиной разрешило колебания. Они подняли тяжелое тело и, как мешок, бросили на заднее сиденье.
Машина рванулась с места.
– Развернусь за углом! – крикнул водитель.
– Стоп! – раздался срывающийся голос рыжего сенатора, бежавшего по тротуару.
Затрещала очередь автомата.
– Это же наш! – горячился детина. – Мы захватили шикарное авто, клянусь потрохами. Там наш сидит.
– Наш? – переспросил Майкл Никсон. – Дуралей! Этот «наш» – мой кузен, пройдоха Джордж Никсон!.. Вырвал вещественное доказательство. Но я по его гнусной роже знаю теперь, с кем мы имеем дело.
– С марсианами?
– Нет. С Рипплайнами.
– Ясно, – отозвался рабочий.
Я восхищался подвигом босса.
И я понимаю, почему через неделю он стал владельцем газетного треста «Ньюс энд ньюс», а молодой Ральф Рипплайн «уехал в Европу лечиться»…
Вооруженное столкновение в Ньюарке явилось законным поводом для введения туда войск и объявления военного положения, в связи с чем забастовщики по закону Скотта обязаны были возобновить работу.
Славный Рыжий Майк, коммунистический сенатор Майкл Никсон, за руководство вооруженным восстанием на основании закона Меллона специальным решением сената лишен депутатской неприкосновенности и заключен в тюрьму.
Мистер Ральф Рипплайн, вернувшись из Европы, как известно, присутствовал на похоронах своего отца Джорджа Рипплайна и встал во главе могучего концерна, заняв также место в Особом комитете промышленников. Он уже больше не бегал в маскарадном костюме под пулями бастующих рабочих своего завода. Он научился разговаривать с самим Большим Беном, вызывая его к себе на беседу.
И у такого человека запросто бывал мой босс!
Босс доверял мне и готов был направить меня в Африку, где я мог сделать настоящий бизнес.
Так сплелись наши с ним карьеры».
Глава третья. Эллен
«Когда наутро после веселья с Эллен и боссом я явился в редакцию, голова моя трещала и во рту было ощущение, словно я приютил в нем вчера нечищеный зверинец.
Меня вызвал босс.
Он был бодр, энергичен, подвижен, и его несонные сегодня глаза смотрели насмешливо.
– Хэлло, Рой, – сказал босс. – Четыре дня отпуска славному парню. Летите со своей шикарной девушкой на Лонг-бич, в Майами или Калифорнию.
– О'кэй, – сказал я. – Мы поедем с Эллен на ферму к отцу.
Босс расхохотался.
– Всякая истинно деловая женщина на ее месте послала бы такую деревенщину, как вы, к отцу на ферму и обратила бы внимание, скажем, на меня. Но мы друзья. Возьмите чек.
Босс был просто очарователен.
Клянусь баром, я не надеялся, что Эллен согласится. Никогда нельзя было сказать наперед, как она поступит. А она свистнула, подмигнула мне.
– О'кэй! – И собралась в одну минуту.
Ее аристократический предок, в присутствии которого она была почти чопорной, как дама из Армии спасения, неодобрительно смотрел на меня из-под великолепных бровей царедворца.
Через полчаса мы переправляли наш автомобиль на пароме, древнейшем из всех суденышек, когда-либо плававших по мореподобному Хедсон-риверу. Ноев ковчег, модернизированный «двумя тоненькими трубами раннего геологического периода»!
Эллен стояла, перегнувшись через перила, и смотрела в воду. Там отражались небо, облака и след реактивного самолета, который, кудрявясь, расплывался в синеве.
– В чем красота? – сказала она, может быть, мне, а может быть, себе.
Я благоразумно промолчал.
– Почему красиво небо? Почему красива вода? Почему вообще красив простор? Вы не думали об этом, Рой? Почему женскую красоту осмеливаются измерять с портновским сантиметром в руках? Вероятно, красиво то, что неизмеримо и недосягаемо… Совершенной красоты, как и полного счастья, нельзя достигнуть.
Я посмотрел на Эллен и подумал, что если стоишь рядом с Эллен Сэхевс, то расстояние до совершенства и умопомрачительного счастья, пожалуй, измеряется дюймами. Я постарался высказать эту сверкающую мысль пояснее, но Эллен не рассмеялась. Она была в мечтательном настроении. Предложить ей вылить стаканчик в такую минуту рискованно.
А потом мы мчались по бетонному шоссе. У меня был открытый кар. Эллен пожелала наклонить лобовое стекло, чтобы ветер завладел ее волосами. Он сделал это с ветреной бесцеремонностью, о чем я с приличествующей ревностью счел необходимым заметить, но она опять не рассмеялась.
– Послушайте, Рой. Вам не кажется, что эти скучные плакаты с рекламой кока-колы, сигарет «Кэмел» и зубной пасты «Жемчуг» оскорбляют природу?
– Я не думал, мэм, что природа способна оскорбиться, как старая леди.