Юлия Латынина - Проповедник
Я прыгнул на него, и мы покатились по полу. Митчелл не умел драться. Он совал мне пальцы в глаза и кусался. Я слегка придушил его и стукнул головой об пол. Он улегся на циновке и раскинул руки. Я встал, отряхнул брюки и пошел к двери.
Туземцы сидели все так же молча и равнодушно. Драка между землянами их не касалась. Сквозь прорези в глиняной стене светилось закатное солнце, и в его свете было видно, как по полу течет из разбитой бутылки пальмовая водка. Пол был земляной: он быстро размокал, и водка утекла недалеко.
Я вышел из харчевни и пошел к своей машине. Заводя мотор, я оглянулся: туземцы сидели все так же неподвижно, и только старик, взяв со стола скомканную газету, рвал ее на полосы и раздавал сидящим вокруг.
Дня через три после этой драки мне понадобилось съездить в ближайший городок, в скобяную лавку.
Это был традиционный маленький городок, сплошь из глиняных хижин, размокающих от дождя. Там по утрам жители по-прежнему кланяются в сторону дворца Президента и у женщин всего две профессии, легко различимые по одежде: жены укутаны в черные платья и белые покрывала, а проститутки одеваются, как женщины Земли.
Принадлежал он Шадаку, князю Бродячего Перевала.
Я сильно закопался, и, когда выехал из города, уже темнело. Я поколебался, не остаться ли ночевать, но вспомнил о неизбежных клопах в единственном постоялом дворе, погладил рукой автомат и нажал на газ.
Я включил приемник и попал как раз на проповедь ван Роширена — их теперь довольно часто передавали. Я разозлился и выключил приемник. Да! Давайте дружить друг с другом! Ты ему — водоустановку, а он тебе — три шапочки!
Лев Великий и Аттила! Ну и дурак, значит, был этот Аттила, если ушел от беззащитного города! Покажите мне человека, который говорит, что ему не нужна власть. Пока не увижу, что он говорит правду, буду считать его лжецом. А когда я увижу, что он не врет, скажу, что он дурак.
Я знаю, зачем этот человек приехал сюда: он принадлежит средневековью и хочет его сохранить. Он тоскует по временам, когда всякие аттилы подчинялись условиям, которые в наши дни почтет позорным любой гражданин.
Небо было черное, как копирка, и стальные фермы моста над Оранжевой рекой выгнулись, как выцветшая радуга. За мостом хорошая дорога пропала, начались пустынные глиняные плеши, и на повороте мои фары выхватили буксующий в подземной промоине грузовик. Я затормозил и, осторожно придерживая рукой автомат, полез из машины.
— Помочь?! — крикнул я.
Пара сильных рук рванула меня в одну сторону, а автомат — в другую. Я перекувырнулся в воздухе, и в следующее мгновение меня положили у колеса мордой в глину, и чья-то босая нога стала мне на шею.
— Собака, — сказал гортанный голос. — Катается ночью, словно у себя на Земле.
Это были люди полковника: что-то они нюхали в садах. Я понял: меня сейчас убьют, и, признаться, мне это не очень понравилось.
Босая нога пощекотала пальцами по шее и стукнула меня раз и другой. Потом они поддели меня локтем и в конце концов шваркнули лицом вверх. Они обшарили автомобиль и багажник, стали делить содержимое. Я все видел. Один из них достал из-под запаски бумажный пакет, а из пакета — три шапочки, украшенные вышивкой с изображением пантер в тростниковых зарослях.
— Это у тебя откуда? — спросил Босая Нога.
— Это мне подарил мой сосед Ласси, — ответил я.
Босая Нога поглядел на меня и спросил:
— Это ты тот землянин, который подарил этому Ласси водяную установку и который подрался с Джеком Митчеллом?
— Ну я.
Босая Нога надел мне шапочку на голову и наставительно сказал:
— Носить такие вещи надо вот так.
Они сложили все обратно в багажник, высосали из моей машины бензин, развязали на мне веревки, сели в свой грузовик и поехали. В сотне метров они остановились, спустили на дорогу канистру с бензином и уехали насовсем. Когда я добрался до канистры, донес ее до машины и перелил бензин в бак, след их уже простыл.
Я подумал, что насчет стоимости шапочек был прав Ласси, а не я, и что есть в «Анреко» довольно много людей, которые с радостью бы заплатили за каждую шапочку по семь тысяч.
Мои отношения с фермерами-землянами становились все хуже. Обо мне прошла слава как о человеке, который не боится ездить по долине ночью.
Меня видели в кабачке для туземцев, и праздник Первой Тыквы я отпраздновал вместе с фермерами-туземцами.
Между тем рекламная кампания ван Роширена во славу Господа возымела большой успех у широких слоев местного населения. Люди покупали кресты, которые стоили дешевле бронежилетов, и просили ван Роширена поглядеть на эти кресты счастливым взглядом. Одной девице, плескавшейся в ручье, явился Христос. Над ручьем поставили часовню и вырезали статую, приставили специального человека кормить Христа каждый день кислым молоком.
Были происшествия и посерьезнее.
Несколько гвардейцев Президента в горах нарвались на засаду, потеряли два задних колеса и товарища, но удрали через Перевал. Они шли, изнемогая от жажды, пока предводитель их, недавний христианин, не вспомнил о примере Моисея и не дал по скале автоматную очередь — скала раскололась, из нее забил источник, гвардейцы напились воды и уверовали.
В нашей долине был храм, а в храме — жрец, известный святостью жизни и тем, что, когда он забивал на алтаре барашка, к алтарю особенно хорошо слетались боги и духи. Жрец угощал богов и духов и спрашивал у них о будущем. Ван Роширен, придя на одно из жертвоприношений, стал пенять ему и хвалить достоинства мессы. Жрец же, лично видя по четыре стороны жертвенника толпу крылатых богов, сначала не обращал внимания на его слова, а потом, рассердившись, спросил окружавших его духов: «Бесы вы или ангелы? Ну скажите этому дураку: если я неправильно молюсь, зачем вы прилетаете?» По счастью, духи оказались ангелами и ответили: «Ты хоть и неправильно молишься, но чист сердцем — мы жалели тебя за неведение и прилетали. А теперь мы уйдем с этим человеком — ведь он и сердцем чист, и верует правильно». Ван Роширен повернулся и пошел прочь, а ангелы полетели за ним. Жрец, увидев это, разбил жертвенник и закричал, чтобы и ангелы, и ван Роширен остались.
Этот жрец теперь тоже ходил по деревням и фермам, а на упреки в отступничестве возражал: «Если кто имеет автомат, станет ли стрелять из лука? Если кто имеет копченую собаку на ужин, станет ли есть отруби? Если кто узнал Иисуса Христа, станет ли почитать старых богов?»
Крест победил все другие узоры на луках и автоматах. Повсюду говорили, что те, кто простят друг другу свои грехи, непременно победят врага.
Вместо перспективы гражданской войны перед страной замаячила перспектива теократии.
