Андрэ Нортон - Лунная магия. Книга первая: Луна трех колец. Изгнанники звезд
Тантака же выглядит более опасной, чем есть на самом деле, хотя однажды разбуженная у неё ярость не утихает весьма долго и делает её более проворной в атаке, чем можно предположить по виду. У неё довольно жирное тело с тупоносой мордой, маленькими закруглёнными ушами и обрубок хвоста, обычно прижатый к бедру. Она вдвое шире глассии, с мощными плечами, потому что её любимая пища на воле прячется под большими камнями, которые приходится сталкивать, прежде чем пообедать. Её желтоватый мех такой грубый, что больше походит на перья, чем на волос. Она некрасива, неуклюжа, гротескна, и когда она участвовала в шоу, зрители диву давались, как такое казалось бы неуклюжее животное может выделывать столь сложные штуки.
Симла сродни барску, но её шерсть очень короткая и прилегает к коже. Издали кажется, что у неё вообще нет шерсти, только голая расцвеченная кожа, потому что по кремовому заду и бёдрам идут тёмно-коричневые полосы. Хвост круглый и очень тонкий, как кнут. Ноги выглядят так, словно на них совсем нет мышц, только шкура и кости, так же смотрится и голова, на ней даже видны черепные швы. Симла некрасива, как и Тантака, но в противоположность неуклюжей на вид Тантаке она производит впечатление быстрой и выносливой. Так оно и есть, поэтому венессы издавна используются для состязаний в беге.
Я почувствовала лёгкое недовольство меленького народа: они не понимали смысла этой поездки. Тогда я передала им ощущение опасности, и они отозвались, каждый по-своему. Как только мы потеряли ярмарку из виду, я повернула клетки таким образом, чтобы их обитатели могли видеть местность и пользоваться своими чувствами, как гидом. Ведь глаза их видят куда больше, чем человеческие, носы извлекают из ветра сведения, которые мы и не заметим, уши слышат то, что мы упускаем — и всё это было теперь к моим услугам.
Симла явно пребывала не в духе — и не потому, что сидела со мной рядом в лучах утреннего солнца, а из-за барска. Остальные не были близки к его роду и не обращали на него внимания, как только поняли, что он не может повредить им. Но клану Симлы он достаточно близок, она знала о нём, и я успокаивала её, потому что безумие — нечто столь чуждое, что вызывает панику в тех, кто сталкивается с ним.
На Йикторе встречается сумасшествие, при котором мозг либо спит, либо живёт в хаосе. Про таких больных говорят, что их коснулась рука Умфры — первобытной власти. Такому больному никто не сделает зла. Их отдают под присмотр жрецов и отправляют далеко в горы, в некую Долину. И от воспоминания об этой Долине мой мозг содрогнулся. Нанести вред такому сумасшедшему или убить его — значит, принять в собственное тело болезнь, которая жестоко трясёт жертву. Так думают жители равняй.
Но если животные доходят до безумия, их убивают, и я думаю, что это лучше, потому что на Белой Дороге нет ни страдания, ни печали. Они поднимаются к стране великой власти Моластера и остаются там под присмотром и уходом. Я боялась, что мне придётся поступить так с барском, но продолжала оттягивать этот последний шаг. Как сказал Малик, это было моим давним заветным желанием — присоединить редкого независимого скитальца к нашей группе. Возможно, я гордилась собственным могуществом и хотела увеличить ту небольшую славу, которую уже имела как хорошо умеющая работать с маленьким народом.
Мы переправились через реку вброд и не встретили на том берегу никого, кроме нескольких запоздалых ярмарочных фигляров. Им я из осторожности сказала, что болезнь моих животных заставила меня выехать из дома. Но после полудня я съехала с дороги на тропу, тоже ведущую на восток, чтобы какие-нибудь прохожие не стали удивляться, чего ради я еду так далеко искать спокойного места для больных животных.
Перед заходом солнца мы приехали на луг к ручью и здесь разбили лагерь. Я распрягла казов, чтобы они спокойно паслись, да и остальным дала побегать на воле. Они с видимым удовольствием обнюхивали всё кругом, полакали из ручья, но далеко не отходили. Барск остался в фургоне один.
Потом мои спутники были накормлены и легли спать. Всё было хорошо, и я смотрела, как встаёт луна. Третье кольцо было уже более заметно. Ещё одна или две ночи — и оно засияет и останется некоторое время. Жезл в моих Руках вбирал этот свет и делал его просто ослепительным. Мне страшно хотелось направить читающий луч, но я здесь была одна, а тот, кто читает такой луч, должен, образно выражаясь, выйти из тела. Но связь так увлекает, что ему одному нелегко вернуться в себя, и я побоялась, хотя желание снедало меня, и пришлось встать и походить взад-вперёд, чтобы успокоить нервы. Потом я снова взяла жезл: он твёрдо показывал на восток.
Наконец я решила воспользоваться K-Лак-Песней и призвать сон, потому что тело может взять власть над мозгом только в случае крайней необходимости. Певица рано познаёт искушение забыть, что тело сильно и может противиться. Итак, я пропела четыре слова на пять тонов и открыла свой мозг отдыху.
Я слышала чириканье и писк в траве и видела утренний туман. Я ещё раз выпустила маленький народ на прогулку, пока готовила еду и запрягала казов. Барск был накормлен и спокойно лежал на своей подстилке. Прикосновение к мозгу показало, что он слабеет, возрастает летаргия, как будто съедавшая его вчера ярость повредила ему, и я размышляла, так ли плоха эта слабость, если она даёт мне возможность успокоить и, возможно, довести эти импульсы до нормального состояния. Но проба показала, что время для этого ещё не настало, и неизвестно, настанет ли.
Мы снова двинулись в путь. Тропа, по которой мы ехали, становилась всё более неудобной. Я боялась, что дальше начнётся непроходимый для фургона участок, и хотела даже вернуться, чтобы поискать другую дорогу.
Вскоре вокруг почувствовалось какое-то напряжение, словно туманом разлитое в воздухе, и мы все его заметили. Я знала, что это не предупреждение о дурном, а, скорее, предзнаменование того, что могут дать Три Кольца тому, кто откроет свой мозг их могуществу. В это время куда больше ограничений лежит на том, что может испытать смелый, хотя смелости всегда не хватит, когда имеешь дело с властью.
Мы шли по холмам. Хотя местность и была незнакомой, я знала, что в этом направлении лежат земли Осколда. Хотела бы я знать — неужели у Озокана хватило ума привезти сюда пленника — разве что слишком большая дерзость такого поступка скроет его следы; никто не поверит, что он тайно привёз пленника в центр отцовских владений. Но если Осколд сам участвовал в этом? Тогда всё принимает другую окраску, потому что Осколд — человек умный и хитрый. И если он готов пренебречь законами и обычаями, значит, у него в резерве имеется мощное оружие, которое смутит врага.