Кир Булычев - Марсианское зелье (сборник)
И вдруг с глухим ревом бросился на Клаву.
Та стояла прямо, дубленка распахнулась, шапочка чуть сбилась набок.
«Беги», – беззвучно шептал Стендаль.
Но Клавочка и не думала бежать. Она дотронулась кончиками пальцев до рогов несущегося Вельзевула, и все дальнейшее произошло так быстро, что Стендалю захотелось закричать, как при наблюдении хоккейного матча по телевизору: «Еще раз покажите! В замедленном темпе!»
Потому что Клава, взявшись за рога зубра, не только остановила эту махину, но и умудрилась неуловимым движением повалить зубра в снег.
И когда Стендаль опомнился, Клава уже стояла над тушей и придерживала ладошкой голову своего противника.
– Отпустить? – крикнула Клава.
– Отпусти, чего животное унижать, – откликнулся Артур Иванович. – И сюда беги, а то спохватится.
– Я быстро. – Клава отпустила зубра и легко побежала к изгороди. Зубр и не думал подниматься, он лежал, моргал глазками и переживал. Словно бандит, которому дал достойный отпор маленький ребенок.
Клавдия уже стояла рядом с мужчинами.
– И что ты думаешь, Миша, по этому поводу? – спросил Терентий.
– Ничего не думаю, – сознался Миша. – Она что, какое-то место знает, чтобы его выключить?
Клава весело засмеялась. Она приблизилась к журналисту, дотронулась тонкими пальчиками до его груди, и в тот же момент Стендаль понял, что поднимается в воздух. Земля находилась где-то далеко внизу и притом была наклонена. Там же, внизу, всей семьей стояли Зайки и, задрав головы, улыбались. А Клава держала Стендаля над головой на одной руке, и это не составляло для нее никаких трудностей, потому что она при этом спросила гостя:
– А скажите, Миша, это правда, что в гуслярском универмаге японские складные зонтики давали?
– Простите, я не в курсе, – откликнулся сверху Стендаль, хотя положение, в котором он находился, не склоняло к беседе о японских зонтиках.
– Отпусти его, Клава, – попросил Артур Иванович. – Он уже убедился. А то наука превращается в дешевые шутки.
Клава осторожно поставила Стендаля на снег.
– Пошли домой, – предложила она. – Надо мне отдохнуть.
Зубр медленно поднимался на ноги, отворачиваясь от унизивших его людей.
– Клава, иди вперед с Васей, – сказал Артур Иванович. – Ты помнишь, где глюкоза лежит?
– Сейчас, одну секундочку, – ответила молодая женщина, – надо еще одно дело сделать, а то всё руки не доходят.
Она свернула с дороги к вылезающему из чащи клыкастому пню в три обхвата.
– Осторожно, шубку не замарай, – предупредил ее Артур Иванович.
Клава легонько пошатала пень, как хирург пробует больной зуб, прежде чем взяться за него щипцами. Пень громко заскрипел.
– Ты его туда, в сторону положи, – сказал Василий. – Я его потом распилю.
Клава рванула пень, оглушительно взвыли рвущиеся корни, и откатила громаду, куда велел Василий.
– А теперь пошли, – сказала она, запахивая дубленку.
4Василий с Клавой покинули гостя. Остальные вернулись в горницу к камину.
– Как тебе, Миша, достижения Клавы? – спросил Терентий.
– Я с нетерпением жду объяснений! – ответил Стендаль, прихлебывая из кружки квас, чтобы остудить свои чувства.
– Проще простого, – сказал Терентий. – Надо только задуматься. А мы, Зайки, очень даже любим задумываться.
Артур Иванович согласно кивнул.
– Вот ты задумывался, по какому принципу работают мышцы?
– Ну, сокращаются. И расслабляются.
– Это не принцип, – вздохнул Терентий. – А принцип у них – как у любого двигателя: сжигают топливо, выделяют энергию, совершают работу.
– Ну, разумеется, – согласился Миша.
– То-то, что не разумеется. Вот ты можешь, например, поднять двадцать килограммов.
– Больше, – утвердительно возразил Миша.
– А спортсмен может сто или даже двести. Для этого он такую массу мускулов на себе наращивает – смотреть страшно. И все чтобы жалких двести килограммов поднять. Очень неразумно мы устроены.
– Здесь, Тереша, прости за вмешательство, ты не прав, – блеснул голубыми глазами Артур Иванович. – Устроены мы разумно, только ограничитель стоит на нашей машине. Чтобы топлива на подольше хватило. Умный человек пятьдесят килограммов на спину взвалит и весь день топает. А топливо в мышцах себе горит, идет гликолиз, хранится актомиозин. Подробностей тебе говорить не будем, все равно, прости за недоверие, не поймешь.
– Не пойму, – покорно согласился Стендаль.
– А если нам нужно все топливо сразу истратить, костер зажечь? Ведь мышцы на это способны. Их волокна такой крепости и эластичности, что ты, Стендаль, прости, не представляешь. Может, помнишь, в школе опыты делали: лягушачью лапку электротоком раздразни, она целую гирю поднимет. Так вот, представь себе, что мы ограничитель сняли, подбросили в мышцу креатинфосфат. И пускай все топливо в мышцах сгорит за десять минут, зато результат достойный.
– А потом что? – спросил Стендаль. – Ведь природа жестоко наказывает тех, кто пренебрегает ее законами.
– Смотри, как правильно рассуждает! – обрадовался Терентий.
– А ты не злоупотребляй, – сказал Артур Иванович. – Сделал свое дело, сразу в постельку, прими компенсацию и следуй режиму. Что же это за изобретение, если во вред человеку? И пока мы не изобретем способа быстро в человеке потерянную энергию восстанавливать, мы наше средство в народ не пустим, не опасайся.
– А когда опыты закончите? – спросил Стендаль деловито.
Ему уже виделась статья, которая прославит его в журналистском мире.
– Не спеши. Может, еще год работать будем. А то получится опасное для окружающих баловство.
– Как жаль, что я не взял фотоаппарат!
– Еще успеешь.
Стендаль не слушал. Он уже представлял себе, какие возможности откроются перед людьми. Ведь если в мозгу у человека тоже есть мышцы, можно будет за минуту придумать то, над чем бьешься месяцами и впустую. Правда, эту мысль он высказывать вслух не стал, потому что не был уверен, есть ли в мозгу мускулы.
– И когда, вы думаете, можно будет об этих опытах написать?
– В конце лета приедешь, поговорим. А что, про мех и страусов для газеты не подойдет?
Стендалю даже стыдно стало, словно он опорочил другие, тоже важные открытия.
– Я и не думал так. Я обязательно напишу о ваших замечательных достижениях.
Но проблема мышечного ограничителя настолько захватила воображение журналиста, что он с трудом мог думать о чем-либо ином.
Автобус приехал в Гусляр в двенадцатом часу ночи. Он остановился на площади, и немногочисленные пассажиры вышли на скрипучий снег. Стендаль поежился от крепкого морозца, поднял воротник и поспешил домой.
