Брайан Олдисс - Лето Гелликонии
Лишь через несколько минут он сообразил, что КараБансити зовет его снизу и вроде бы уже довольно давно.
— Что вы сказали?
— Плохие новости, господин посланник. Будет лучше, если вы спуститесь.
Оттолкнувшись от стены, Эсомбер сделал несколько шагов и едва не полетел с лестницы.
— Вот балбес, надо же было так набраться, — пробурчал он самому себе.
Выбравшись на улицу, он едва не столкнулся с КараБансити и каким-то оборванцем в пыли с головы до ног и с факелом в руке. За ним стоял второй, тоже насквозь пропыленный и тоже с факелом. Этот второй оборванец все время оглядывался назад в темноту, словно боялся погони.
— Кто эти люди?
Повернувшись к Эсомберу, первый оборванец спокойно ответил:
— Мы прибыли из Олдорандо, ваше величество, из дворца его величества короля Сайрена Стада. Мы проделали тяжелый путь — сейчас всюду очень неспокойно. Я принес послание, предназначенное лично для ушей короля ЯндолАнганола.
— Король почивает. Что вам от него нужно?
— Я принес дурные новости, господин, и передать их могу только его величеству — такой у меня приказ.
Чувствуя растущую злость, Эсомбер назвал свое имя. Взгляд гонца стал застывшим, но ни один мускул не дрогнул на его лице.
— Если вы действительно тот, за кого себя выдаете, господин посланник, то в вашей власти отвести меня к королю.
— Я отведу гонца, господин посланник, — предложил КараБансити.
Гонцы бросили факелы у входа и вслед за советником вошли во дворец. В зале астролог отыскал лежащего короля и без долгих церемоний тряхнул его за плечо.
Сразу проснувшись, ЯндолАнганол вскочил на ноги, сжимая рукоять меча. Оборванцы поклонились государю.
— Мы нижайше просим у вас прощения, ваше величество, за то, что осмелились прервать ваш сон в столь поздний час. Ваши солдаты убили двух человек из нашего отряда и сам я, его предводитель, тоже едва не погиб.
Доставая из-за пазухи свернутый в трубку документ, подтверждающий его полномочия, гонец внезапно начал дрожать: всем было известно, какая участь ждет гонцов, приносящих дурные вести.
Король мельком взглянул на документ.
— Так с чем ты прибыл ко мне, гонец?
— Речь идет о мади, ваше величество…
— О мади? При чем здесь мади?
Гонец схватился рукой за нижнюю челюсть, стараясь заставить свои зубы перестать стучать.
— Принцесса Симода Тал, ваше величество… Она мертва. Ее убили мади.
В наступившей тишине истерический смех посланника Эсомбера прозвучал особенно громко.
Глава IV
Косгаттское новшество
Преодолев огромную пропасть пространства и времени, смех Элама Эсомбера достиг слуха землян. Несмотря на невообразимую даль, разделяющую два мира, Гелликонию и Землю, непроизвольная реакция посланника на тяжкий и неожиданный удар судьбы нашла отклик в сердцах жителей Земли.
Связующим мостиком между Землей и Гелликонией была земная Станция Наблюдения, искусственный спутник, называющийся Аверн. Аверн обращался вокруг Гелликонии точно так же, как сама Гелликония кружилась в бесконечном танце вокруг Беталикса, в свою очередь обращающегося вокруг Фреира. В переносном смысле Аверн являлся недремлющим оком, линзой, посредством которой зрители-земляне становились свидетелями происходящего на Гелликонии.
Жизнь обитающих на Аверне людей была целиком посвящена изучению развития цивилизации Гелликонии и ничему другому. На Аверне не знали физических страданий, например, голода или холода, но жизненное пространство было ограничено, и с этим ничего нельзя было поделать. Станция-шар имела в диаметре всего километр — тысячу метров — и внутри этой шарообразной оболочки царила жизнь скучная и однообразная.
Билли Ксиао Пин внешне был типичным представителем авернского сообщества. Труд его был исключительно умственным, его невестой была милая привлекательная девушка; обязательные физические упражнения он выполнял неукоснительно и с удовольствием; как и у всех, у него был собственный мудрый Наставник, прививающий ему высшие добродетели — смирение и покорность. Но в душе Билли отличался от других: его снедало пламя странного для сына Аверна желания. Он хотел одного — всеми правдами и неправдами преодолеть полторы тысячи километров космического пространства, очутиться на Гелликонии и увидеть там королеву МирдемИнггалу, поговорить с ней, дотронуться до нее и, может быть, только может быть, вкусить ее любви. Каждую ночь королева являлась к Билли в снах и раскрывала ему объятия.
Далекие наблюдатели на Земле взирали на события в Гелликонии под углом зрения настолько своеобразным, что обитателям Аверна, которым в отличие от них не было дела до Гелликонии, он был бы непонятен. Наблюдая развод короля ЯндолАнганола, они возвращались во времени назад и видели, что он берет начало в одном сражении в Матрассиле, в местности, носящей название Косгатт. То, что случилось там с королем ЯндолАнганолом, оказало сильнейшее влияние на его дальнейшие действия и в конце концов привело — как это стало ясно потом — к неизбежному разводу с супругой.
Битва при Косгатте произошла за пять теннеров, 240 дней или половину малого года до того дня, как король и МирдемИнггала на берегу моря разорвали брачные узы.
В местечке Косгатт король получил телесную рану, которая потом переросла в рану душевную, причинявшую ему большие страдания.
Во время битвы при Косгатте опасности подверглась не только жизнь короля, но, что самое главное, и его репутация. И словно в насмешку, эта опасность исходила от тех, кого принято было презирать, кто считался отребьем, — от дриатов.
Как не преминули отметить земляне, главной причиной поражения армии короля ЯндолАнганола в сражении при Косгатте было примененное там нововведение, крайне эффективное по тем временам во всех смыслах, то есть смертоносное и устрашающее. Это нововведение изменило жизни не только короля и королевы Борлиена, но и всего их народа, да и многих других народов тоже. Имя этому нововведению было — ружье, фитильный мушкет.
Поражение при Косгатте было вдвойне унизительно для короля потому, что он, впрочем, как и остальные возлюбленные чада Акханаба в Олдорандо и Борлиене, отзывался о дриатах с презрением. Они и людьми-то считались с очень большой натяжкой.
Граница между людьми и нелюдьми всегда была размытой. По одну сторону этой границы лежал мир иллюзорной свободы, по другую — мир не менее иллюзорной несвободы, рабства. Иные считались животными и покорно не вылезали из своих джунглей. Мади, упрямо не желающие сворачивать с тропы бесконечных кочевий, как будто могли быть отнесены к людям, но по сути оставались существами, еще не обретшими способности к познанию. Дриаты, тоже внешне похожие на людей, были чужаками, которые занесли ногу через порог, отделяющий их от человеческой расы, да так и застыли на века в таком положении.
