Кир Булычев - Перевал
— Блоха, — сказал Томас, — всюду блохи… Всюду твари…
— Вы еще поспите, — сказал Олег. — Я нескоро в себя приду, вы же знаете. Отдыхайте!
— Холодно, — сказал Томас, — нельзя спать, мне скоро выходить на вахту, и опять барахлит компьютер, — наверное, в него залезла блоха.
— И зачем мы только пошли, — сказал Дик. — Нельзя было такую компанию в горы пускать.
— Других не было, — сказала Марьяна. — Больше некому идти. Ты же понимаешь.
Холод постепенно распространялся по всему телу, но это был не обычный холод, а свербящий, тянущий жилы, как будто множество маленьких льдинок суетилось, толкалось в груди, в ногах… Голова Томаса начала увеличиваться…
— Ну вот, — сказал Дик. — Вроде замотал я тебя сносно. Не тянет?
— Тянет, — Олег постарался улыбнуться, но скулы уже свело судорогой.
— Слушай… — Дик обернулся. — А где коза?
— Коза? Ночью я ее слышала.
— Где коза, я спрашиваю! — Голос Дика поднялся, стал мальчишеским, высоким от злости. — Ты ее привязала?
— Я ее привязывала, — сказала Марьяна. — Но она, наверное, развязалась.
— Где коза, я спрашиваю! — Видно, раздражение, копившееся в Дике, должно было найти выход — вот и подвернулась коза как символ всех неудач.
— Не сердись, Дикушка, — сказала Марьяна. Она старалась укутать Олега одеялами. — Коза, наверно, ищет, чего поесть, ей же надо есть…
— Здесь ей нечего искать. Почему ты ее не привязала?
Дик вытащил из-под полога свой арбалет, сунул за пояс нож.
— Ты куда? — спросила Марьяна, хотя отлично знала, куда.
Дик внимательно осматривал снег вокруг, стараясь увидеть следы животного.
— Она вернется, — сказала Марьяна.
— Она вернется, — повторил Дик. — Только в виде мертвой туши. Хватит. Я не хочу помирать с голоду из-за твоей глупости.
Дик рос и рос, скоро он достанет головой до неба, но он может расшибиться об облака, ведь облака стеклянные, твердые… Олег сильно зажмурился и снова открыл глаза, чтобы изгнать видение. Томас сидел на одеяле и раскачивался, словно беззвучно пел песню.
— Марьяшка, согрей воду. — Олегу показалось, что голос его звучит твердо и громко, в самом деле он шептал почти беззвучно. — Для Томаса. Ему плохо.
Марьяна поняла.
— Сейчас, Олежка, конечно.
Но она не отрывала глаз от Дика.
— Я так и думал, — сказал Дик. — Она пошла обратно. Вниз. За ночь она могла пройти километров двадцать.
— Дик, останься здесь, — сказал вдруг Томас внятно и громко. Марьяшка сама найдет козу. Ты же ее убьешь.
— Можешь не сомневаться, — сказал Дик. — Можешь не сомневаться. Хватит глупостей.
— Я пойду, я найду ее, — Марьяна забыла о кипятке. — Тебе, Дик, нельзя сейчас уходить. Томас болен, а за Олегом надо следить.
— Ничего с ними не случится. — Дик запустил пальцы в густую темную гриву волос, пальцы запутались в волосах, он рванул их, мотнул головой. Справишься, Марьяна.
И он не оборачиваясь быстро и легко пошел по следам козы вниз, откуда они пришли вчера.
— Я хотел, чтобы ты пошла, — сказал Томас, — ты бы привела ее. А он ее убьет.
Олег, хоть мир вокруг него все время менял форму и пропорции, становился все более зыбким и ненадежным, еще сохранял способность думать. Олег сказал:
— Дика можно понять… Нам в самом деле не везет.
— Осталось идти совсем немного, — сказал Томас. — Я знаю. Мы идем быстро. Мы будем там завтра или послезавтра. До завтра мы дотянем и без мяса. Ведь дотянем? А за перевалом пища. Я вам обещаю, друзья. Дик, я обещаю!
Дик поднял руку, чтобы показать, что слышит, — звуки далеко разносились над снежным склоном, но шагов не замедлил.
— Козу поймать нужно, — обернулся Томас к Марьяне. — Она нам нужна. Но не надо убивать. В этом нет смысла… что-то меня жжет. Как жарко… Почему так болит печень? Это нечестно. Мы уже рядом.
— Он убьет ее… — сказала Марьяна. — Он ее обязательно убьет… Ди-и-ик!
Марьяна обернулась к Олегу и Томасу.
— Ну что делать, ну, скажите, вы же умные, вы же все знаете! Ну как его остановить?
— Мне его не догнать, — сказал Томас. — К сожалению, я для него уже не авторитет.
— Сейчас… — сказал Олег. — Ты только распутай меня. Может, я успею до припадка, может, я успею?
Марьяна только отмахнулась. Она сделала два шага за Диком, вернулась, посмотрела на Томаса, на Олега.
— И вас нельзя оставить.
— Беги! — вдруг закричал Томас. — Беги скорей!
— Можно?
— Беги, — сказал Олег.
— Но как же я вас оставлю… А вдруг какой-нибудь зверь.
— Беги же! — повторил Олег. — И возвращайся.
И Марьяна легко, словно не касалась снега, понеслась вниз по склону, туда, где уже исчез Дик.
— Жалко девочку, — сказал Томас. — Она привязалась к этому зверю.
— Жалко, — сказал Олег. — Как странно, что у вас нет формы. Вы бываете толстый и потом совсем тонкий, как спичка.
— Да, — согласился Томас. — Почему-то сначала этот яд действует на зрение. Я помню, меня раза три она кусала. Но не бойся, побочных эффектов практически не бывает. Не бойся.
— Я понимаю, но все равно страшно потерять себя, понимаете? Вот сейчас это я, а скоро меня не будет.
Олега тянуло вниз, в синюю воду, и очень трудно было удержаться на поверхности воды, потому что ноги были спутаны водорослями, и надо их освободить, надо вырвать их, а то утонешь…
Одеяло, которым Марьянка накрыла Олега, слетело. Олег не удержался у стены и упал на снег. Глаза его были закрыты, губы шевелились, лицо потемнело от напряжения, от желания разорвать путы. Томас постарался подняться, чтобы помочь Олегу, накрыть его или хотя бы положить голову себе на колени. Это полезно делать в таких случаях — держать голову. Олег выгнул спину и буквально взлетел в воздух, оттолкнулся кулаками от земли и покатился вниз по откосу. Он перевернулся несколько раз, ударился о торчащую из снега глыбу и замер. Его куртка разорвалась, снег таял на голой груди.
Так нельзя, думал Томас. Надо обязательно до него добраться. Чертова коза, чертов Дик с его комплексом сильной личности. А ведь Дик уверен, что прав, и уверен, что им владеет лишь забота обо всех. И с его дикарской точки зрения он прав, с его дикарским неумением смотреть в будущее… Не слишком ли скоро человек коллективный, гомо цивилизованный становится дикарем? Может, мы были не правы, позволяя нашим детям вырасти в волчат, чтобы им легче было выжить в лесу? Но у нас не было выбора. За пятнадцать лет мы, взрослые, так и не смогли дойти до перевала. И надежда на это не возникла бы, если бы не выросли Дик и Олег. Сколько у меня сейчас, наверное, за сорок? Очень больно дышать — двусторонняя пневмония, для такого диагноза не надо быть врачом. Если я не доберусь до корабля, моя песенка спета. Никакое мясо козы мне не поможет. И идти надо самому ребятам не дотащить меня до перевала… Что же Олежка? Блоха — это крайняя степень невезения, словно рок, притаившийся в скалах или в лесу, не хочет отпускать нас к человечеству, словно лес хочет превратить нас в своих детей, в шакалов на двух ногах — он согласен терпеть наш поселок, но только как свое собственное продолжение. А не как отрицание. Там, за глыбой, темнеет обрыв, вроде бы невысокий обрыв, но если Олег сейчас упадет вниз, он же связан, он разобьется. Где веревка, где вторая веревка, надо примотать его к тому камню…
