Роберт Сойер - Неандертальский параллакс
Адекор сделал глубокий вдох, потом ответил, взвешивая каждое слово:
— Вчера у нас был несчастный случай. Мой партнёр погиб.
— Ох, — сказал водитель. — Очень печально это слышать.
Местность, через которую они двигались, была скучна и невыразительна: древние гранитные обнажения и низкий кустарник.
— Мне тоже, — ответил Адекор.
Они продолжили путь в молчании.
Конечно, его не могли признать виновным в убийстве; арбитр наверняка постановит, что коль скоро нет тела, то нет доказательств того, что Понтер мёртв, не говоря уж о том, что он пал от его руки.
Но если…
Если его всё-таки осудят за убийство, то…
То что? Разумеется, у него отнимут всю его собственность, которую отдадут партнёрше Понтера и его детям, но… но нет, нет, Класт ведь умерла двадцать месяцев назад.
Помимо конфискации имущества, что ещё?
Конечно… конечно, не это.
Но с другой стороны, а какое ещё наказание может быть за убийство? Оно казалось бесчеловечным, но в случае необходимости к нему прибегают с самого первого поколения.
Конечно, он беспокоится попусту. Даклар Болбай, очевидно, скорбит по Понтеру, ведь Понтер — партнёр Класт, которая была партнёршей Болбай; и он, и она были связаны с Класт, и её смерть потрясла Болбай не меньше, чем Понтера. А теперь она потеряла и Понтера тоже. Да, Адекору теперь было ясно, что двойная потеря на время вывела её из душевного равновесия. Нет сомнений, что через день или два Болбай придёт в себя, отзовёт обвинение против Адекора и извинится.
И Адекор, конечно, примет её извинения; а что ещё ему остаётся.
Но если она не отзовёт иск? Если Адекор пройдёт через этот смехотворный процесс и предстанет перед трибуналом? Что тогда? Ну, тога ему придётся…
Водитель снова заговорил, прервав размышления Адекора.
— Мы почти в Центре. Вы знаете точный адрес?
— Северная сторона, площадь Мелбон.
Адекор увидел, как голова водителя наклонилась и выпрямилась в знак подтверждения.
Они и правда уже въезжали в Центр; открытые пространства уступали место рощам осин и берёз и группам зданий, построенных из культивированных деревьев и серого кирпича. Был почти полдень, и утренние облака исчезли без следа.
По мере их продвижения Адекор заметил сначала одну женщину, потом другую, потом ещё несколько, идущих вдоль дороги. Самые прекрасные существа на свете.
Одна из них заметила машину и указала другой на Адекора. Появление мужчины в Центре не в дни, когда Двое становятся Одним, не было такой уж редкостью, но в Последние Пять дней месяца на мужчину в Центре обращали внимание.
Адекор пытался не обращать внимания на направленные на него взгляды женщин; машина тем временем углублялась в город.
Нет, думал он. Нет, они не признают его виновным. Ведь тела нет!
И всё же, если они признают…
Куб летел дальше, неся в себе Адекора, сжавшегося на своём сиденье. Он чувствовал, как сжимается его мошонка, вдавливая содержимое внутрь тела, подальше от грозящей опасности.
Глава 12
Рубен Монтего пришёл в восторг, узнав, что Мэри Воган уже на пути в Садбери. Часть его страстно желала, чтобы она генетически доказала, что Понтер не является неандертальцем, что он обычный заурядный человек. Это вернуло бы ситуации некоторую рациональность; он плохо спал в ту ночь, а наутро обнаружил, что ему было бы гораздо легче проглотить историю про чудака, специально изменившего себя так, чтобы походить на неандертальца, чем про настоящего неандертальца. Возможно, Понтер и правда был членом какого-то странного культа, как Рубен сразу и предположил. Если бы его в детстве заставляли носить специальные шлемы в форме неандертальского черепа, постепенно увеличивая их размер по мере роста, то и его череп приобрёл бы такую форму. А в какой-то момент он, очевидно, перенёс операцию на нижней челюсти, в результате которой она и приобрела свои доисторические очертания…
Да, так вполне могло бы быть, думал Рубен.
Ехать прямо в аэропорт смысла пока не было; профессор Воган прибудет только через пару часов. Поэтому Рубен отправился в медицинский центр Сент-Джозеф проведать Понтера.
Первое, что он заметил, войдя в палату, были тёмные полукружья у Понтера под глазами. Рубен был рад, что на его собственной лице не могут появиться подобные признаки усталости. Его родители, ещё когда они жили в Кингстоне (в том, что на Ямайке, а не в Онтарио, хотя и в этом втором Кингстоне ему довелось немного пожить), никогда не могли определить по его виду, спал он, или полночи читал комиксы.
Возможно, подумал Рубен, доктору Сингху стоит прописать Понтеру седативное. Даже если он и правда неандерталец, то, что действует на людей, наверняка подействует и на него. Впрочем, если бы решения принимал он, то тоже, вероятно, предпочёл бы перебдеть.
В любом случае, Понтер сейчас сидел на кровати за принесённым медсестрой поздним завтраком. Он смотрел на поднос так, словно на нём чего-то не хватало. В конце концов он обернул руку белой льняной салфетку и начал есть этой обёрнутой рукой, подцепляя ломтики бекона по одному за раз. Столовыми принадлежностями он воспользовался лишь раз, когда ел яичницу, причём для этой цели он взял ложку, а не вилку.
Тост он, обнюхав, вернул обратно на поднос. Он также проигнорировал содержимое маленькой упаковки кукурузных хлопьев «Келлог», хотя и с видимым удовольствием возился с замысловатой перфорацией, чтобы открыть пакетик и высыпать хлопья в плошку. Сперва осторожно попробовав, одним глотком осушил маленькую пластиковую чашку апельсинового сока, но отказался и от кофе, и от четвертьлитровой упаковки молока пониженной жирности.
Рубен пошёл в ванную, чтобы набрать ему чашку воды из-под крана — и застыл на пороге.
Понтер на самом деле был откуда-то не отсюда. В этом не осталось сомнений. О, не смыть за собой унитаз — это не так уж необычно, но…
Но Понтер не только не смыл — он ещё и подтёрся лентой с надписью «Продезинфицировано для вашей защиты» вместо висящей тут же туалетной бумаги. Никто, даже житель самой отсталой страны третьего мира не сделает такой ошибки. А ведь Понтер явно был из технически развитого общества; об этом свидетельствовал загадочный имплант у него на левом запястье.
Ладно, подумал Рубен, лучший способ побольше узнать об этом человеке — поговорить с ним. Он определённо не может — или не хочет — говорить по-английски, но, как говаривала бабушка Рубена, есть шестьдесят и девять способов освежевать кошку.
— Понтер, — сказал Рубен, произнеся единственное слово, которое выучил прошлым вечером.
