Лиана Мориарти - Верные, безумные, виновные
Это было одно из немногих общих увлечений.
– Только потому, что у нее оценки были лучше.
Клементина закатила глаза.
– О-о, всего двадцать оценок лучше или около того, – сказала Эрика. – Dummkopf[1].
Она получила ровно двадцать две оценки лучше, чем у Клементины.
Клементина рассмеялась, как будто с нежностью, и Эрике стало легко. Надо постараться всегда быть такой – беспечной и спокойной, не слишком эмоциональной, а если и проявлять эмоции, то с юмором и шармом, не досаждая окружающим.
За несколько минут они все устроили – девочки с удовольствием клеили блестящие розовые наклейки на картон. Эрика была горда тем, что игровой столик понравился. Конечно понравился. Маленькие девочки любят заниматься поделками. У Клементины в детстве был такой столик. Эрика его обожала: аккуратные маленькие коробочки с наклейками, флаконы с клеем. Клементине, конечно, нравился тот столик, так почему же она не поставила такой для собственных детей? Эрика не рисковала предложить подруге такое, поскольку часто замечала, что ее интерес к девочкам воспринимается как критика.
– Мне нравятся эти крекеры с кунжутом, – сказала Клементина, когда они уселись друг напротив друга в гостиной.
Она подалась вперед, чтобы взять крекер, и Эрика мельком увидела ложбинку между ее грудей. Белый бюстгальтер. С шеи свисала изумрудная подвеска, которую Эрика подарила ей на тридцатилетие. Кофейный столик стоял далековато от дивана, и Клементина грациозно опустилась на колени, как гейша.
На ней был кардиган бирюзового цвета поверх белой футболки и длинная юбка с огромными белыми маргаритками на желтом фоне. Посреди бежевой гостиной Эрики она смотрелась как большое цветное пятно.
– Помню, ты то ли любишь их, то ли терпеть не можешь, – сказала Эрика.
Клементина снова рассмеялась:
– Крекеры – моя страсть.
– Она помешана на крекерах, – добавил Сэм.
Клементина, не спросив, отрезала кусочек сыра, положила на крекер и вручила ему.
– Папочка шутит, – пояснила она, закатывая глаза и вновь садясь на диван.
– Сделал маникюр – а, приятель? – спросил Оливер у Сэма.
А Эрика подумала: «О чем он говорит? Пытается быть общительным, типа „я простой австралийский парень, совсем как ты“, но получается у него все не так?»
Однако Сэм вытянул вперед руку, чтобы показать, что ногти у него выкрашены в коралловый цвет.
– Ага, работа Холли. Пришлось платить за привилегию.
– Неплохо она поработала, – заметила Клементина. – Надо только не забыть снять лак перед работой, чтобы никто не усомнился в его мужественности.
– Никто не усомнится в моей мужественности!
Сэм ударил себя в грудь, а Оливер рассмеялся – быть может, с излишним жаром, но, право, все складывалось хорошо. Правильный тон был найден.
– Что ж… – откашлявшись, начал Оливер.
Эрика заметила, что у него подергивается колено.
Чтобы унять дрожь, он положил на колено ладонь.
– Ну вот, чтобы вы поняли подоплеку… – начала Эрика.
– Должно быть, серьезная штука. – Клементина подняла бровь. – Подоплека.
– Последние два года я безуспешно пытаюсь забеременеть, – сказала Эрика.
Просто выскажи все. Не тормози.
Клементина вынула изо рта крекер, от которого собиралась откусить.
– Ты – что?
– У нас было одиннадцать попыток ЭКО, – сказал Оливер.
– Что? – не поверила Клементина.
– Сочувствую, – тихо произнес Сэм.
– Но ты никогда… – Клементина была поражена. – Я думала, ты не хочешь детей. Ты всегда говорила, что не хочешь детей.
– Мы очень хотим детей, – подняв подбородок, заявил Оливер.
– Тогда я была моложе, – объяснила Эрика. – Я передумала.
– Но я считала, Оливер думает так же, – сказала Клементина.
Она осуждающе смотрела на Оливера, словно ожидая, что он отступится, признает, что она права. «Ах, извини, конечно, ты права, мы совсем не хотим детей. О чем мы только думали?»
– Я всегда хотел детей, – признался Оливер. – Всегда.
Голос его стал хриплым, и он откашлялся.
– Но одиннадцать попыток ЭКО? – обратилась Клементина к Эрике. – И ты мне ничего не сказала? Прошла через все это, не сказав ни слова? Держала все в тайне последние два года? Почему ты мне не сказала?
– Просто мы решили никому не говорить, – неуверенно произнесла Эрика.
Клементина говорила обиженным тоном. Почти сердитым. Эрика чувствовала, что все меняется.
Постой… в чем дело? Ей никогда не приходило в голову, что она в состоянии обидеть Клементину, но теперь Эрика поняла, что многое воспринимала неправильно. Клементина – ее ближайшая подруга, а с друзьями принято делиться своими проблемами и секретами. Разумеется. Боже правый, это знают все. Женщины печально знамениты тем, что делятся всеми своими проблемами.
Суть заключалась в том, что Оливер настойчиво просил, чтобы они никому об этом не говорили, и, честно говоря, Эрика не возражала. У нее не было желания делиться. Она никому не хотела об этом говорить. Она придумала, что позвонит Клементине, чтобы сообщить хорошую новость. Хорошую новость, которая так и не пришла.
И в конце концов, у нее большой опыт по части хранения секретов.
– Извини, – сказала она.
– Нет, нет! – порозовев, возразила Клементина. Она так и не доела крекер. – Мне жаль. Господи, дело не во мне! Наверное, правильно, что ты не хотела об этом говорить. Я уважаю твою частную жизнь. Просто жаль, меня не было с тобой рядом. Возможно, были случаи, когда я жаловалась на девочек, а ты думала: «О-о, ради бога, замолчи, Клементина, ты сама не знаешь, как тебе повезло».
Чувствовалось, она сейчас расплачется.
Да, такие случаи были.
– Разумеется, я никогда так не думала, – возразила Эрика.
– Как бы то ни было, теперь мы знаем. – Сэм накрыл своей ладонью руку Клементины. – Если вам что-то нужно… – Он говорил осторожно. Может быть, думал, что им нужны деньги.
На миг воцарилось молчание.
– Так вот, причина, почему мы хотели с вами переговорить… – начал Оливер.
Он взглянул на Эрику. Теперь должна последовать ее реплика. Но все пошло не так. Она все испортила. Если бы она с самого начала вела себя как нормальная подруга, если сказала бы Клементине, когда они только начали ЭКО, то у нынешнего разговора был бы прочный фундамент. Каждое разочарование, каждая неудача за последние два года стала бы вкладом сопереживания. Они могли бы рассчитывать на этот вклад. А теперь Эрика сидит напротив смущенной, обиженной подруги, и из банка нечего взять.
От отвращения к себе Эрику немного замутило. Ей никогда не казалось это совершенно правильным. Как бы она ни пыталась, что-то не сходилось.
– Мой врач сказал мне, что для нас сейчас единственный вариант – найти донора яйцеклеток. Потому что мои яйцеклетки очень плохого качества. По сути дела, бесполезные.
Она попыталась говорить в легком тоне, как тогда, в коридоре, но по лицам гостей поняла, что это не сработало.
Клементина кивнула. Эрика поняла: та не догадывается о том, что последует дальше.
Ей вспомнилось, как на школьной игровой площадке к Клементине подошла хорошенькая светловолосая Диана Диксон и с неприязненной гримасой кивнула на Эрику: «Зачем ты с ней играешь?» Эрика так и не смогла забыть промелькнувшее на лице Клементины смущенное выражение и то, как она вздернула подбородок со словами: «Она моя подруга».
– Ну, так мы подумали… – торопил Оливер.
Он ждал, когда выскажется Эрика. Ясно, что задать этот вопрос – ее дело. Клементина – ее подруга.
Но Эрика лишилась дара речи. Во рту пересохло. Наверное, таблетка. Вероятно, побочный эффект. Надо было прочитать в листовке о побочных эффектах. Она уставилась на желтые маргаритки на юбке Клементины и принялась считать их.
Заговорил Оливер, как актер, ради спасения спектакля произносящий реплику за другого. В его голосе слышались едва заметные истерические нотки.
– Клементина… Мы просим… Повод для нашего разговора в том… Мы подумали, не сможешь ли ты стать нашим донором яйцеклеток.
Эрика перевела глаза с маргариток на лицо Клементины и заметила промелькнувшее на нем, как вспышка камеры, выражение крайнего отвращения. Оно моментально исчезло, и она почти поверила, что ей померещилось, но на самом деле не померещилось, потому что она хорошо умела читать по лицам. Это пошло у нее с детства, когда она читала по лицу матери, следила, анализировала, пытаясь своевременно изменить поведение. Правда, это умение редко позволяло ей добиться желаемого – просто она всегда знала, когда у нее что-то не получалось.
Не имеет значения, что потом скажет или сделает Клементина. Эрика знает, что она на самом деле чувствует.
Лицо Клементины было невозмутимым и очень спокойным. Такое сосредоточенное выражение бывало у нее, когда она собиралась выступать на сцене, словно переносясь в другое измерение, запредельный уровень сознания, недоступный для Эрики. Она заправила за ухо прядь волос. Ту самую длинную волнистую прядь волос, которая опускалась к виолончели во время игры, но почему-то никогда не касалась струн.
