Василий Мельник - Русская фантастика 2011
У меня припасена древняя брезентовая палатка, вместительный рюкзак и спальник. В школе я занимался в туристическом кружке. Наверное, года три. Около того. Мы и в соревнованиях выступали, и в походы на неделю ездили, и вообще. Надеюсь, навыки не потеряны. Буду жить в палатке, в лесу, варить еду и чай в котелке, греться у костра. На улице не так чтобы холодно: плюс пять, плюс восемь. До снега далеко. Перебьюсь, не сахарный.
«Вообще» не менее емкое слово, чем «вдруг». Когда — вдруг — что-то случается, а обозначить произошедшее можно только ненормативной лексикой, ты понимаешь, что вообще-то достаточно знаешь и умеешь. Ты тертый калач. Битый. Взрослый. И выпутаешься из скользкой ситуации.
Хотя бы попытаешься.
Ты ведь упрямый. «Сука, какой ты упрямый, Олег!» — слышал ты не раз, не два и не тысячу. Они правы. Не сильный, не смелый, не ловкий, не герой-тельняшку-на-груди-в-клочья. Но когда мордой по ухабам, упираешься. Не нравится тебе — мордой.
Гораздо хуже, если сопротивление заведомо обречено. «Я вам ваш гребаный фатализм в зад засуну! Рав-няйсь, на! Смир-рна!» Это память о том, чего не было. Память у меня со странностями.
Достаю палатку, спальный мешок и рюкзак. Собираю вещи. За окном на голых ветках осины сидят, нахохлившись, вороны. Наблюдают. Повезло, что развелся, думаю невпопад. Одному легче. Если это дерьмо наконец закончится, и закончится хорошо, пойду мириться. Мишке нужен отец.
Обстоятельства, в которые попадаешь вдруг, против желания, — всегда скользкие. Или как правило скользкие. Это закон. Апофеоз подлости. Слово «всегда» — неотъемлемая часть закона.
Судьба скрутила кукиш полтора месяца назад. Хохоча, ткнула в лицо. Для начала громом грянул развод, из-за пустяка, ерунды, выеденного яйца. Олег задерживается на работе, у Олега молоденькие сотрудницы, он терпеть не может, когда ревнуют настолько, что нанимают детектива для слежки. Детектив получил по ребрам в темном переулке, ему подпортили зубы и сломали нос; плачущий детектив признался Олегу — кто. Олег пришел в ярость. Они с Настькой орали друг на друга всю ночь. Жена восприняла драку как явное доказательство вины. Значит, развод, сказал Олег. Настька рыдала. Звонила маме, звонила папе, звонила друзьям Олега. Друзья, мама и папа уговаривали, как могли. Олег был непреклонен.
Детектив оказался той еще мразью: получив немалые отступные за вред здоровью, он накатал заяву в милицию. Милиция занялась предварительным следствием. Побои детектив зафиксировал сразу же, а расписку с него Олег не взял. До расписки ли? Ч-черт…
Дело принимало скверный оборот, и Олег давил на все связи, какие мог. Вскоре состоялся суд. Дали год условно, обязав возместить потерпевшему моральный и материальный ущерб. По-божески, сказал отец, разливая водку. Олег чокнулся с ним и с лысым дряхлым дядей Филиппом, который в свои семьдесят шесть исправно коптил небо. Из компании Олега уволили, без огласки, по собственному.
Выплатив компенсацию, он крепко сел на мель. С работой не ладилось. На собеседование подобает являться бодрым, подтянутым, в чистом отглаженном костюме. А он? Разговаривая с мамой, Олег шутил, что подзабыл, как управляться с утюгом и стиралкой. Он отвык без жены, не мог, скучал. Глаза у него запали, волосы потускнели. Как там Настя? — спрашивал у матери. Мать огорченно качала головой. Помиритесь, настаивал отец. Пускай приезжает. Мы развелись, говорил Олег. Кстати, добавлял затем, предлагают выгодный бизнес. Помнишь одноклассника моего, Вадима? Надо вложиться. Услышав сумму, отец замахал руками. Кинут, Олег! Нет, это же Вадим. Ну и что? Кинут…
Ссуду взять не удалось. Олег впал в депрессию, ходил вялый, его всецело поглотила мысль о том, где бы раздобыть деньги. Выручила жена: пришла как-то, молча положила на стол значительную сумму. В долг? — спросил Олег. Дурак, сказала Настя. Олег пересчитал для порядка и сказал, что отдаст. В следующий же месяц отдаст. И вручил расписку. Настя обозвала мужа упрямым ослом.
Бизнес, как водится, прогорел. Олега кинули. Мало того, за фирмой-банкротом числились недоимки. Он позвонил отцу, голос дрожал от обиды и усталости. Я предупреждал, вздохнул отец. Олег зашвырнул трубку в стену и вышел на балкон, внизу по мокрому черному асфальту спешили туда и сюда люди. Черная-черная полоса невезения. Оборвать ее просто. Олег сплюнул и вернулся в комнату.
Он запил, пил страшно, с неделю; очнувшись в полубреду, посмотрел на бардак вокруг и решил, что сходить с ума будет потом. Отвращение омыло ледяной крошкой. Ночью, небритый, всклокоченный, брякая пустыми бутылками в пакете, спустился к мусорке. Долго курил, глядя на звезды.
За что? — спросил, отнюдь не рассчитывая на ответ.
Но ответ был дан.
Я удираю из города, бегу от людей, от цивилизации, в глушь. Найдут? Найдут.
Мне не по себе. Землетрясение — убийственный аргумент. Но у меня есть отличное заклинание: я не загнусь. Наверно, не загнусь… Скорее нет, чем да. Да хер его знает! Никто ж не обещал!..
Воображение, воспаленное, больное, нашептывает: разразятся мор, глад и стихийные бедствия. Ха! Я буду непоколебим. Передохнут миллионы белок, полчища зайцев и стаи волков. Я останусь. Сука, я останусь!
Меня сберегут.
А если загнусь, что ж… тем лучше. Надоело, слышите? Хватит!
Вещи сложены. Одеваюсь и выхожу. Я обвешан снаряжением, как елка гирляндами. На спине рюкзак с широкими лямками и дополнительными креплениями на поясе и груди, поверх рюкзака — спальник и полипропиленовый коврик; также к рюкзаку прицеплены топорик, котелок, ножовка и аптечка. Палатку я несу в чехле.
Я давлю лужи резиновыми сапогами. Бравый-зольдат-на-тропе-войны. «Проблюйся, сынок. Полегчает», — советует не моя память.
Я удираю вечером, потому что они приходили днем и теперь придут завтра. У них четкий распорядок. Валяйте. Меня уже нет, некому ездить по ушам. Я подсознательно жду осечки, ну?
…Рык мотора, удар… Из дежурной части прибывают на вызов. Да, да, человека сбили. Нет, не дышит.
Ловлю взглядом дворовую гопоту. Эти не церемонятся.
…Э-э-э-эй… куда, на? Бита пробивает висок. Оперативники спешат на вызов. Господи, человека убили! Нет, не дышит.
Иду мимо стройки.
…Башенный кран заваливается набок. Полдома — вдребезги. Корчусь под обломками железобетонных плит, арматура протыкает висок. Прибывает бригада спасателей, милиция, пожарные…
Осечки нет. Кто-то — вернее, нечто — забраковал точечные воздействия. Относительно точечные, разумеется. Они не удались. Это не повод для восторгов: в меня целят из крупного калибра.
