Ольга Чигиринская - Мятежный дом
– Честное слово, сэр, это не для денег, а для души. То, кстати, было тоже. И предложение в силе.
– Буду иметь в виду, – сказал полковник. – Но вы, я вижу, пока что должны отвечать по другим обязательствам.
– Отвечать будет вот он, – Дик показал на Нуарэ подбородком. – Я буду спрашивать.
– Посмотрим, – сказал полковник, и прошел на свидетельское место.
Дуэльный круг представлял собой гладкую площадку то ли из черного камня, то ли из непрозрачного стекла. По краям возвышались две изогнутые силовые мачты, несущие генераторы поля. Они почти сходились над площадкой – и Дик вспомнил о языческих жертвенниках, украшенных рогами животных.
Столько церемоний и шика ради простого убийства…
Пока они разговаривали с полковником, появилась еще одна небольшая процессия – госпожа Джемма, две дамы – и тот самый подросток, сын Северина Огаты.
– Садитесь вон там, матушка, – Северин показал на крайнее из высоких черных кресел, установленных справа от площадки полукольцом. Сам он занял центральное, двойное, вместе с Баккарин. По другую руку усадили (он поначалу мялся, не зная, присоединиться ли к бабушке) его сына. Рин занял место слева от Баккарин, по соседству с ним устроился Ольгерд. Госпожа Джемма сидела в одиночестве, отгороженная двумя пустыми креслами, которые не решились занять ее дамы.
– Ты отнял меня все – и теперь хочешь унизить, – сказала она.
– Нет, матушка. Если бы я хотел вас унизить, я бы отправил вас не в монастырь Великого Мира, где вы сможете предаваться рассуждениям о кармическом воздаянии, а в юго-западный сектор, зарабатывать своим телом. Я всего лишь показываю, кто в доме хозяин.
– Ты еще не хозяин, – отчеканила женщина. – Ты убил еще не всех, кто сможет оказать тебе сопротивление.
– Вопрос времени, – осклабился Огата.
Эта пикировка была прервана вмешательством Ринальдо.
– Начинайте поединок, – сказал он.
Нуарэ сбросил свое пончо и ступил на арену.
– Северин, – спросил он. – А что ты будешь делать, когда я убью имперского гаденыша?
– Кисама, – сказал Дик. Обычное обращение на «ты» казалось ему недостаточно грубым, но его родной язык открывал большие возможности для выражения презрения без перехода на ругань. – Сначала убей.
Он сбросил свитер и обрезанную майку. Начал расстегивать сапожки.
– Я проиграл, и мне нечего терять, – сказал Нуарэ. – Но тебя, щенок, я уничтожу.
Дик улыбнулся.
– И сказал Филистимлянин Давиду: подойди ко мне, и я отдам тело твое птицам небесным и зверям полевым, – проговорил он, выпрямляясь и снимая сапожки нога об ногу. – А Давид отвечал Филистимлянину: ты идешь против меня с мечом и копьем и щитом, а я иду против тебя во имя Бога воинств Израильских, которые ты поносил; ныне предаст тебя Господь в руку мою, и я убью тебя, и сниму с тебя голову твою, и отдам трупы войска Филистимского птицам небесным и зверям земным, и узнает вся земля, что есть Бог в Израиле; и узнает весь этот сонм, что не мечом и копьем спасает Господь, ибо это война Господа, и Он предаст вас в руки наши.
Черный камень арены совсем не скользил под босыми ногами. Дик вспомнил ночь своей казни. Да. Он должен был сделать ради Рэя и других то, что Рэй сделал ради него.
– Стоп, – сказал со своего места полковник Ольгерт. – Юноша, что бы вы о себе ни думали, вы неподобающе одеты.
– Да бросьте, – поморщился Огата, – Не можете же вы всерьез считать, что в этих трусах спрятан силовой доспех
– Кодекс есть кодекс, – чопорно сказал полковник.
Дик посмотрел на Баккарин.
«А я тебе говорила», – пожала плечами она.
Через две секунды Дик выпихнул ногой трусы за круг.
– Больше ничего не мешает?
– Отвратительно, – изрекла госпожа Джемма Син.
– А вы закройте глаза, – посоветовала Баккарин. – И лучше вообще их не открывайте. Все остальное вам понравится еще меньше.
Полковник подошел к краю арены с длинным футляром на руках. Крышка футляра поднялась. Внутри на черном бархате лежали два одинаковых с виду флорда на одинаковых поясах и какая-то штука, похожая на дорогую зажигалку.
– Выбирайте оружие, – сказал полковник.
Дик взял тот флорд, что был ближе. Нуарэ – оставшийся. Полковник – штуку, похожую на зажигалку.
– Проверьте оружие.
Дик не знал, как это принято делать и посмотрел, что будет делать Нуарэ.
Тот резким выбросом в сторону пустого сектора послал лезвие вперед на всю длину, а потом втянул обратно и прищелкнул к поясу.
– Претензий нет.
Дик проверил таким же образом свой флорд. Ну, флорд как флорд, немножко тяжелее стандартных армейских, но легче орриу.
– Претензий нет.
– Поединок начинается с включением силового поля, – сказал полковник, закрывая коробку – и Дик понял, что «зажигалка» – это пульт.
– Поединок заканчивается с выключением силового поля. Силовое поле выключается автоматически, когда один из противников перестает подавать признаки жизни. До начала поединка дуэлянты не касаются оружия руками. Тот, кто сделает это, признается проигравшим; в этом случае оружие будет дистанционно заблокировано, и его жизнь и смерть окажутся полностью в воле противника – или его секунданта. Разойдитесь.
Нуарэ отошел на край поля, встав почти вплотную к силовой мачте.
Дик поступил так же, заняв место у противоположной. Отметил про себя, что это расстояние делает невозможным удар эйеш – дуэльные флорды не пробивали на шесть метров.
Включение силового поля он не увидел не услышал даже – а почувствовал легким дуновением тепла и покалыванием статического электричества.
Нуарэ не бросился вперед. Он неторопливо снял с пояса флорд и, выдвинув его на длину рапиры, встал в позицию.
Дик пока не трогал оружие. Он смотрел на своего противника – сухопарая ладная фигура, скульптурный торс, безупречная стойка… Кого-то он неуловимо напоминал, и Дик вдруг сообразил: Вальне. Та же благообразная внешность, прикрывающая весьма поверхностный ум и жалкую душу. Образец деланного рыцарства, сводящегося к легким победам над слабым противником и напускной галантностью к женщинам, на которых общество поставило печать одобрения.
Нуарэ держался горделиво, но Дик всей кожей ощущал, что от него веет ужасом.
– Ну же, сопляк, – снисходительность в голосе Нуарэ не могла скрыть этот ужас. – Что ж ты не берешь оружие? Или ты можешь убивать только женщин?
«И это, кстати, потому что он не видит тебя», – сообщила внутренняя сволочь. – «Он видит в тебе только то, что сам себе вообразил: сначала жертвенного барашка, а теперь – чудовище. Ну-ка, добавим ему».
