Джудит Тарр - Солнечные стрелы
Ты хочешь войти? Вэньи старалась говорить сдержанно.
Да, с твоего позволения, сказала Сидани. В голосе ее прозвучала едва заметная насмешка. Но так ли это, определить было непросто.
Тебе это нужно?
Возможно, ответила Скиталица. Когда-то я проклинала их. Богов светлых и богов темных. Всех вместе небесных братьев и подземных сестер. Они отняли у меня все, что я любила. Они повергли меня в прах.
Они вольны поступать так, сказала Вэньи. Они дают, и они забирают. Иначе кто бы считал их богами?
Может быть, они нам вообще не нужны. Нельзя сказать, чтобы Вэньи была шокирована этим заявлением. Одна из заповедей Книги Странствий гласит: Не каждому дано узреть Божий промысел . Сидани повернулась спиной ко входу в храм, словно позабыв о своем намерении войти в него. Ее лицо все еще оставалось в тени, но глаза ярко вспыхнули, отражая пламя светильника.
Я не очень испугала тебя, малышка? Ведь ты вряд ли согласна со мной?
Ты знаешь, что это так. Сидани опустила голову, как бы разглядывая цветную мозаику пола, и вечный огонь, пылающий у алтаря, внезапно осветил ее черную шею, на которой белели странные шрамы. Такие потертости на коже обычно образовывались от долгого ношения ошейника или тяжелого жреческого ожерелья. Вэньи осторожно поднесла руки к своему горлу, коснувшись саднящих ссадин. Кто же стоит перед ней? Рабыня или жрица?
Да, сказала Скиталица, заметив ее взгляд. Ты совершенно права. Я была жрицей Солнца. Многие годы никто не мог видеть то, что сейчас видишь ты. Я, как и ты, выслушивала наставления больших мудрецов, искусных магов и священнослужителей, воображающих, что они находятся на единственно верном пути. Они были слепы, как новорожденные котята.
И ты сбежала от них? Сидани рассмеялась грубым и хриплым смехом, от которого кровь стынет в жилах.
Беглецов ловят, разве тебе не известно это?
Ты наверняка что-нибудь придумала, чтобы тебя не смогли найти. Мне кажется, если возникнет необходимость, ты без труда сумеешь спрятать себя и nr самой себя.
Что тут поделаешь? Это мой недостаток. Да, я бежала, ты совершенно права. Я швырнула свое ожерелье на алтарь, я прокляла тот день, когда приняла его из их рук. Они ничем не помогли мне в самые жуткие минуты моей жизни. Они не сочли нужным ссудить меня своей силой, когда мой возлюбленный умирал. Вэньи вздрогнула.
Жрецы Солнца порой могут быть холодны как мрамор. Они ничего не делают без воли Небес.
Так они говорили и ему. Они ненавидели его. Он никогда не хотел ни слушать их, ни поклоняться их богам. Даже перед кончиной, когда отблеск вечного света лег на его лицо. Она словно окоченела, погрузившись в пучины мрачных воспоминаний.
О, он был холоден, жесток, бессердечен, мой повелитель. Но я любила его безгранично. Он был всем для меня, я же в его глазах не стоила ничего.
Это был Чубадай? Сидани раздвинула губы в надменной улыбке.
Этот жирный пират? Он никогда не прикасался ко мне. Он знал, что с ним станется, если он попробует посягнуть на меня.
Итак, твой возлюбленный умер?.. И ты обратила свой гнев против богов?.. Вэньи говорила с трудом, ощущая во рту металлический привкус. Я... я не знаю, что стала бы делать, случись такое со мной.
При чем здесь ты? Он будет жить долго, твой красавец мальчишка, если, конечно, ускользнет от убийц. Мой господин был обречен умереть молодым. Он сохранил свою грацию даже перед уходом. Он... прекрасно ушел. Он лежал, откинувшись на подушки, и мы переругивались, чтобы хоть чем-то себя занять.
Вы ссорились с ним на смертном одре?!
Это было восхитительно! Он упорствовал до последнего вздоха, он богохульствовал, утверждая, что Небеса пусты. Я готова была задушить его, но он умер прежде. Прежде, чем старость иссушила его черты, прежде, чем острый ум его притупился и одряхлел. Он не чадил и не вонял, он вспыхнул и угас, как факел. Улыбка сошла с лица Сидани. Но я все равно никогда не прощу их этих важных, раздутых от собственной спеси жрецов, отказавших ему в помощи. Никогда! Глаза ее засверкали.
Мне следовало бы отвернуться от тебя, тихо сказала Вэньи, если бы я была достаточно тверда в моей вере.
Ты достаточно тверда, девочка. Сидани шагнула к алтарю и обратила лицо к подвешенному над ним светильнику.
Здесь, провозгласила она, здесь ютятся твои боги, твои кумиры. Ты знаешь, что я думаю о них. Ты должна сразиться со мной. Растерзай мою сущность, малышка. Я долго жила на свете и стала наполовину призраком. Вонзи в меня свои коготки. Найди в себе мужество прикончить бесконечность. В голосе ее шелестела печаль. Она была старше Вэньи и гораздо сильнее. За плечами ее дымилась пустота. Вэньи пошатнулась. Опасность. Соблазн. Риск. Усталая плоть не может сражаться. Она нуждается в отдыхе. Боль. Пылающие щеки. Она заглянула в черное лицо.
Твои глаза лгут, сказала она. Черные зрачки вспыхнули. Сидани отпрянула. Вэньи лежала на полу, Сидани стояла над ней на коленях. Северянка, уродка. Вэньи поморщилась. Почему ей в детстве так хотелось походить на них, на этих уродливых, надменных, отвратительных северян. Дурость и ничего больше. Как безобразны их птичьи головы и хищные большие носы, нависающие над острым подбородком. Разве так уж плоха светлая кожа? И глаза цвета морской волны? И вьющиеся волосы островитян? Ее пальцы царапнули светлую поверхность пола. Желудок словно отяжелел и сжался в плотный ощутимый комок. Из прыгающих губ вылетело нечто, похожее на сдавленный хохот. Все эти дни, месяцы, годы она прожила, не зная, какая это мука задыхаться от приступа жуткой, выворачивающей наизнанку тошноты. Неудивительно, что некоторые люди умоляют богов о смерти. Как отвратительно это удушье, как судорожно дергается живот нет, ей не вынести этой муки. Сильные тонкие пальцы погладили ее волосы, отерли с лица испарину. Негромкий голос монотонно изрыгал проклятия. Вэньи подивилась изобретательности Скиталицы.
Не бранись, прошептала она.
Совсем немножко, совсем чуть-чуть, девочка. Сидани растирала ее оледеневшие руки. Потерпи, милая. Это место обратило свой гнев на тебя, мне не стоило ворошить его. Сейчас я перенесу тебя туда, где ты будешь чувствовать себя получше.
Не надо... я не хочу... Стало чуть легче. И все же позывы тошноты продолжали тревожить Вэньи. Она боялась, что ее вывернет на одежду Скиталицы. Новые глаза вспыхнули над ней, яркие, золотистые, освещу удивленное темное лицо. Сильные руки обвились вокруг ее тела. Стало приятно и даже уютно. Но ненадолго. Звучный рассерженный голос произнес:
Ей плохо. Что ты сделала с ней?
Ничего. Вэньи опередила слова Сидани. Ничего, пробормотала она, море... оно так далеко... Волны и кровь... Кровь и волны... Они выплескивались из нее. Безжалостно, неумолимо. День за днем. Месяц за месяцем. Год за годом. Только так. Только она и волны. И удары, гулкие, как звон колокола, сотрясающие и разрывающие ее чрево.
