Вера Космолинская - Туннелирование
— А, отлично…
Звук льющейся воды. Взявшийся из ниоткуда. Единственный во вселенной. Доннер придвинул ко мне стакан на массивной крученой стеклянной ножке. Везде эти проклятые гады — замаскированные драконы…
— Но снотворное выпейте потом. Сперва съешьте это.
— А это еще что? — под открытой металлической крышкой обнаружилась какая-то нежно-фиолетовая субстанция.
— Мясной пудинг.
— Какая га…
— Введем внутривенно? Если нет, то есть бульончик. И мое любимое, хотя совершенно вульгарное — яичница с сосисками.
— Очень заботливо с вашей стороны.
— А я не о вас беспокоюсь, а о государстве.
Ему удалось меня рассмешить. Я расхохотался.
— Давайте уж самое вульгарное. Иначе совсем тошно.
— И это совершенно естественно! — поощрил он. — Разбужу вас ровно через восемь часов.
— С будильником надежней. И я не могу не смотреть на часы.
— Со снотворным только на часы и смотреть, — хмыкнул он.
— Не люблю внезапностей.
— А я предупредил. К тому же, часы со стены я сдирать не намерен.
— Тогда все хорошо…
Более-менее, в этом отрезке континуума.
Я проглотил два белых шарика, но сны выдались странные. Бредовая полуреальность. Те же помещения, те же коридоры, те же корабли и звезды и «вращающаяся пустота». То и дело, где бы то ни было, забегала спешащая куда-то Линор. Она очень торопилась, и едва я успевал обратить внимание на ее присутствие, тут же исчезала. Потом появлялась снова. Все время проявляя нетерпение. Будто куда-то страшно опаздывала. Они все куда-то опаздывали, и кругом царила суета. Линор была в своем золотистом платье. Оно приобрело насыщенный ярко-оранжевый цвет, красивый и переливающийся, вспыхивающий яркими драгоценными блестками.
— Потому что это — цвет взрыва, — очень деловито пояснила Линор. — Это мой взрыв! — она подхватила со стола полыхавшую настоящим пламенем корону и гордо надела. — Мне пора. Счастливо оставаться…
Потом откуда-то появилась Тарси и с сожалением посмотрела на мою голову.
— Ты больше не рыжий, — сказала она с непередаваемой скорбью. Огонь — больше не твой. Твоя — тьма.
Затем она отвернулась, а когда медленно повернулась снова, стало ясно, что она превратилась во что-то чуждое и пугающее. В глазах, вдруг ставших антрацитово-черными, горели отблески пламени, приглушенные и неистовые — целое море огня на другом конце узких длинных колодцев, ведущих в другой мир, где ничего больше и нет. Волосы качнулись — нет, зашевелились змеи, черный, туго сплетенный клубок.
— Хочешь, я стану твоей королевой Лорелей? — спросила она мелодично и шипяще. — Навечно!..
— Нет!..
Но сон не прервался. Я просто сбежал в «свой» кабинет с бесконечными мониторами. И отдал приказ уничтожить «Горгулью», вместе со всеми, кто был на борту. Для надежности. И только известие о том, что приказ выполнен, и наблюдение за этим, разрубило волглую прядь сна.
Только сон. Вздох облегчения. И лишь через некоторое время — возвращение понимания, что реальность не лучше. И бесповоротней. Не так зыбко, ее невозможно отменить, просто забыв о чем-то, чтобы снова в комнате появился кто-то, кто никогда больше не может в ней появиться. Но во сне ты не знаешь, что это сон, и когда делаешь что-то… Я это отмел.
Значит — там ничего не случилось? И поэтому может случаться снова и снова. И все время будет казаться, что что-то еще можно исправить. Будет возвращаться облегчение от того, что все было ошибкой, заблуждением. А после пробуждения — уходить снова. Но где-то там они еще были. И все еще имело смысл иногда засыпать…
Все начинается с того, что самое интересное происходит не в твоем времени, да и ты — не ты. Потом, бывает, что уже ты, или то, что можешь предположительно так назвать, за неимением других достоверных данных, а мир все еще не тот и все равно выходит просто сказка. Ну а потом, и ты — ты, и мир — твой, и не отступить от него, не спрятаться, а кажется все еще не достоверней декораций. Или это на самом деле все, что есть — декорации? Ничего твердого и вечного. И вот это-то и есть жизнь. То, что ты готов не принимать всерьез, от чего отмахнулся бы как от робкой зимней мухи. Презренный прах и тлен. Именно этим она и прекрасна. Тончайшая завеса, отделяющая нас от жерновов реальности, ничего знать не желающая о том, как она хрупка. О том, что ее вовсе нет и быть не может. Беспечно продолжающая быть.
Когда утром появился Вирем, я буравил взглядом потолок.
— Уже не спите? — еще одна дежурная фраза вместо приветствия.
— Нет. Доннер… «Денебский штандарт» — это же чертовски большой корабль. На нем была целая прорва людей.
— Да, — подтвердил он.
— И все друг с другом на этом уровне связаны каким-либо образом. У вас случайно не было там родственников?
Судя по звуку, Доннер что-то куда-то наливал.
— Близких — нет.
— А друзья? — я посмотрел на него. Доннер кивнул, сдержанно. А вот друзья были, судя по этой сдержанности.
— И вы все это время носились за мной с успокоительным?
Вирем пожал плечами:
— Потому что это и есть лучшее успокоительное.
— Верно…
— А вы сами-то хоть помните вашу вчерашнюю речь?
— Которую? — Что-то, конечно, вспоминал… яркими вспышками.
— Ту, где выражали соболезнования семьям всех погибших, говорили о том, что прекрасно сознаете, что это не только ваша потеря, что многие потеряли близких.
— Да, сознавал. Даже чувствовал. Только не так, как сегодня. Может, сильнее, но по-другому.
Он слегка ухмыльнулся.
— Это все время меняется. Хотя кажется, что уже сделал все открытия. Но боюсь, я сам не представляю и не могу представить, что с вами происходит. Потому что как бы это ни было для каждого, но… — он замолчал.
— Все сходится в одной точке?
— Именно.
— Как бы не коллапсировать в черную дыру, — пошутил я.
— Угу… Ваш заказ готов. Я принес его.
— Спасибо.
Это значило, что теперь я избавлюсь от нелепых траурных лент.
Войдя в кабинет, Вирем резко затормозил, чего обычно не делал, и уставился на меня.
— Эрвин Доннер Аллет! — воскликнул он с расстановкой. — Я должен был ожидать и видел все приготовления, но эффект… — он обвел взглядом и комнату, и меня в ней. — Это совершенно другое место! — констатировал он. — И почему я только сейчас вспомнил, что мы тезки? Я же знаю полное имя и все официальные титулы…
— Вторым именем я никогда не пользовался… Почти. Как и фамилией. — Тут я и сам призадумался — как квалифицировать использование имени хоть и на собственной памяти, но находясь при этом в разуме собственного предка? Заодно, это всегда позволяло считать второе имя принадлежащим его настоящему владельцу, а не мне. — Это всего лишь традиция.
