Жерар Клейн - Время не пахнет
Он понял лишь какую-то часть ее слов.
– Я был болен? Деревья могут лечить?
Лицо Анемы вдруг сделалось серьезным.
– Нам это известно с детства. Деревья помогают понять самого себя. Я забыла, что вы пришелец.
– Объясните.
– Не знаю, имею ли на это право. Это может причинить вам зло. Вы испытали сильнейший шок. И почти открыли для себя, кто вы есть на самом деле. Мне известно лишь самое элементарное. А вот мой третий отец знает почти все, что можно знать.
– Попытайтесь, – в его голосе звучали умоляющие нотки.
Она закрыла глаза и сосредоточилась. Затем заговорила медленно и тягуче, выбирая самые простые слова.
– Любое человеческое существо скрывает в себе несколько личностей. Это, конечно, не личности в полном смысле этого слова, а скорее грани личности человека. Пока человек юн, они практически не подозревают о существовании друг друга. Позже они могут сосуществовать или сражаться друг с другом. Одна из граней состоит в прямом контакте с внешним миром. У остальных контактов меньше или нет совсем. Некоторые из них слепы и глухи, лишены воли и логики. Иногда они, как у вас, являются пленниками и пытаются ускользнуть из-под контроля. Они прилагают невероятные усилия, чтобы освободиться и возобладать над остальными. А тем приходится тратить много усилий на сдерживание бунтарей. Если схватка слишком жестока, личность может разорвать, как разрывает скалу замерзшая вода. И человек сойдет с ума.
– Понятно. Сознание и подсознание. Сознание подавляет некоторые элементы подсознания, которые стремятся подняться на поверхность обходными путями, оказывая давление на сознание. Когда давление постоянно, возникает невроз. Если подсознание взламывает хрупкую оболочку сознания, наступает безумие, сумасшествие, бред.
– Но есть и золотая середина, – продолжала Анема, – она помогает наладить взаимоотношения между людьми. Вы можете в полном объеме общаться с себе подобными, если совершенно здравы рассудком, если полностью сознаете самого себя. В этом-то нам и помогают деревья. Деревья помогают связать друг с другом различные грани личности. Мы оставляем детей ежедневно на некоторое время внутри деревьев, чтобы они познали самих себя. Мой третий отец говорит, что деревья в нашей цивилизации играют важнейшую роль. Он считает, что благодаря деревьям Игона стала привилегированным миром. Он говорит, что только мы по-настоящему счастливые люди во всей Галактике.
Она употребила не слово «Галактика», а использовала иной, более общий термин, означающий комплекс миров. В корне слова присутствовали понятия общности и города. Казалось, она считала каждый мир Галактики эквивалентным кварталу своего родного города. Полный смысл слова остался для Йоргенсена скрытым. Он перевел его как «Галактика», но решил, что позже вернется к этому.
– Я не знаю, как действуют деревья. Они посылают сны. Когда вы начинаете помнить их, значит, вы стали взрослым, уравновешенным человеком. Я очень хорошо помню свои сны. Мой третий отец утверждает, что я удивительно уравновешенна для моего возраста.
Она явно была довольна собой, но в голосе ее не было и следа тщеславия. «Тщеславие, – сказал себе Йоргенсен, – чувство невротическое, основанное на ощущении превосходства, а в конечном итоге и на отрицании остального мира. Федерация лопается от тщеславия. Федерация страдает глубочайшим неврозом».
«По отношению к Игоне», – мысленно поправил он себя.
Йоргенсен почувствовал себя отдохнувшим. Он знал, что может наконец спокойно заснуть.
– Деревья принадлежат всем. Мне кажется, что они передают друг другу сны разных людей, может быть, всех. Мой отец говорит, что среди деревьев нет индивидуалистов, как у нас. Но он также утверждает, что мы отличаемся один от другого лишь поверхностно. В остальном нас роднит нечто общее, свойственное человеку, и это общее зависит и от общества, в котором мы живем, и от каждого дерева. Но каждое общество стремится вложить в людей свое понимание общего, а потому различия между представителями разных обществ куда глубже, чем поверхностные различия между двумя людьми одного круга. Если мы доберемся до сути вещей, то вновь увидим общечеловеческие черты, несмотря на различия обществ. И быть может, когда-нибудь с помощью деревьев нам удастся объединить всех людей.
«Теперь она говорит, как социолог», – мелькнула мысль в голове сонного Йоргенсена. Голос уплывал вдаль. Анеме еще не исполнилось и двадцати лет, а она так просто оперировала понятиями, над которыми явно или тайно бились самые просвещенные умы Федерации, поскольку Арх косо смотрел на их исследования. Вначале Йоргенсену показалось, что она суеверна – допускает существование внутренних демонов, вызывающих болезнь или безумие, и верит в способность деревьев их изгонять.
Но, находясь на грани сна, Йоргенсен пытался нащупать истинный смысл ее слов, а быть может, и ответ на давний, мучительный вопрос о смысле собственного существования. Мысли обрели ясность и чистоту. Его сознание медленно погружалось в глубины тела. Ему хотелось там затаиться, несмотря на неясную боль, которая никак не уходила. Оставалось узнать, как действуют деревья. Быть может, они насыщали воздух дурманом? Или существовало иное, более фантастическое объяснение? А что, если между деревьями и людьми устанавливается телепатическая связь? Быть может, ему угрожала смертью общая память деревьев, в которой хранились сновидения всех людей, прошедших через них? Ему не верилось, что он стремился уничтожить самого себя. Мозг постепенно очистился от тревожных мыслей, и Йоргенсен погрузился в глубокий сон.
Когда он проснулся, у его изголовья сидели Анема со своим третьим отцом. Увидев этого человека, Йоргенсен спросил себя, действительно ли туземцы Игоны вели род от человека? В каждой отдельной его черте не было ничего необычного, но все вместе они создавали странное ощущение. Громадная голова и широко расставленные глаза наводили на мысль о сосредоточенном внимании и каком-то снисходительном спокойствии. Даже поза его свидетельствовала о необычной гибкости тела и силе мышц. Он на удивление свободно владел своим телом. В его движениях сквозила грация хищника, лишенного страха и агрессивности. Рядом с ним Йоргенсен, несмотря на свои специальные тренировки, ощутил себя неуклюжим увальнем. А по глазам человека понял, что между ними лежит и интеллектуальная пропасть.
Одновременно он заметил в Анеме то, на что не обратил внимания в первый раз. Она была излишне гибкой и живой, но нервной не казалась. В ее глазах светилось такое же сверхчеловеческое спокойствие, как и в глазах ее отца. И тот же снисходительный огонек умерял их удивительный самоцветный блеск.
