Владимир Немцов - Рекорд высоты
Очнулся Багрецов от ощущения холода.
Вадим боялся открыть глаза. Неужели он снова увидит под собой море? Неужели он опять висит в пустоте? В его руках был холодный стальной трос.
Словно испытывая свою стойкость, Дим открыл сначала один глаз.
Темнота. Какие-то далекие светящиеся точки.
Он открыл другой глаз и посмотрел вниз. Длинной цепочкой пробегали прибрежные огоньки. Видимо, это была дорога.
Вадим поднял голову и взглянул вверх. Далеко в небе светились красные звездочки — сигнальные огоньки летающей лаборатории.
А кругом — пустота. Черное небо с россыпью звезд. И в этом небе один, совсем один человек, повисший над землей.
Дим почувствовал, как противные холодные капли поползли ему за воротник. Дождь?.. Нет, это снова вернулся страх, и по спине ползут капли пота. Немеют руки, словно намертво прикованные к тросу, кружится голова, и снова в отчаянии стучит сердце, будто стараясь выпрыгнуть из груди.
Что может быть страшнее высоты, когда не чувствуешь нигде опоры, когда ветер несет тебя, словно пылинку? Он подает сильнее, закружит, закачает тебя в воздухе, сорвет с троса и бросит на землю.
Дим закрывает глаза и ясно представляет себе раскручивающиеся жилки троса там, наверху, у лебедки. Они постепенно выскакивают из-под болта, свертываются в спирали, блестящие и колючие, и начинают лопаться…
— Дим, а Дим! — услышал он знакомый голос, прилетевший сверху. В нем слышалось отчаяние.
— Слышу!.. Слышу!.. — кричал Димка, задирая голову.
Он пробовал подтянуться, но трос был тонким и руки скользили по нему. Нет, взобраться в кабину немыслимо.
Багрецов взглянул вниз.
Под ним плыла необыкновенная земля. Невысокие горы, словно сметаной облитые лунным светом. В черноте долин, как угольки догорающего костра, светились окна домов. Блестящая бетонированная дорога лентой охватывала горы и пряталась в ущельях.
Вечер был праздничный. Откуда-то из глубины долин взлетала вверх веселая песня, стеклянные дробные звуки саза, похожие на трели мандолины.
Земля манила. Она раскинулась перед Димкой спокойная и счастливая. Она протягивала к нему мягкие лапы елей, поднимала вверх, как заботливые руки, ветви раскидистых буков.
Ветер свистел над головой. Звенел, как натянутая струна, стальной трос.
Уже пропали огоньки селений. Горы подступали все ближе и ближе. В свете луны они казались покрытыми пеплом.
Высокая зубчатая стена двигалась навстречу. Как черным мхом, она заросла лесом, и только на самой вершине торчали остроконечные скалы.
Бортовые сигналы воздушного корабля параллельными линиями вычерчивали в небе свой путь.
Еще немного, и они погаснут. Ветер примчит корабль к самой скале, приподнимет его и со всего размаха ударит об острые камни. Летающий диск не сможет перелететь через скалы. Он идет прямо на них.
Дим с отчаянием смотрел на приближающуюся гору. Вот уже можно различить в темноте ветви деревьев, увидеть глубокую трещину, протянувшуюся с самой вершины до подножия, мелкий кустарник, ползущий по склону, голое засохшее дерево…
В волнении Вадим закрыл глаза. Ветер кружил его на тросе, как на гигантских шагах. О, если бы хоть на минуту прекратилась эта безумная игра!..
Он боялся услышать треск над головой. Тогда конец. Погибнет лаборатория, а в ней… Тим. И всё, весь огромный человеческий труд через мгновение должен превратиться в груду обломков.
Не задумываясь больше, Багрецов расстегнул ремень и бросился вниз, на темнеющие ветви уже совсем близких деревьев.
В этот момент он не мог видеть, как летающая лаборатория спокойно повернула в сторону, обходя неожиданное препятствие.
Красные звездочки сигнальных огней ракетами взметнулись ввысь, словно салютуя победу.
А в это время на земле…
— Ничего не понимаю! — растерянно проговорил Поярков, рассматривая ленту. — Мы начали испытания уже по одиннадцатому пункту программы. Но что же это? Ваши приборы то не работают, то вновь дают показания, — обратился он к Борису Захаровичу. — Опять на ленте появились отметки анализатора воздуха. Ведь он же был испорчен?
Дерябин бросился к столу и, взглянув на ленту, облегченно вздохнул. Теперь у него все в порядке.
— Борис Захарович! — снова обратился к нему конструктор. — Вы уверены, что так и должно быть?
Старый инженер хотел было заметить, что при первых испытаниях в аппаратуре вполне возможны неожиданности, иначе незачем ее испытывать. Но он промолчал: сейчас было не до этого. Необходимо сказать профессору, что теперь все приборы работают. Ведь Алексей Фомич очень беспокоился, что при основных испытаниях не будут взяты пробы воздуха. «Однако же, — недоумевал инженер, — почему это анализатор воздуха вновь начал работать совершенно нормально? Неужели его неисправность объяснялась грозовыми явлениями? Вот если бы он, Дерябин, мог сию минуту, не ожидая окончания испытаний, посмотреть на этот прибор!»
— Какова скорость подъема? — спросил Борис Захарович у радистки.
Аня нагнулась над записями, пошевелила губами и ответила:
— Пять метров в секунду.
— Почти расчетная величина, — пояснил Поярков. — Как видите, ваши опасения, что летающая лаборатория не достигнет нужного потолка, пока преждевременны.
— Не понимаю, — возразил инженер, — почему диск вдруг начал подниматься? Может быть, здесь играет роль восходящее течение? Ведь лаборатория сейчас летит над горами.
— Нет, это всё не то, — махнул рукой конструктор и задумался.
— Ну что ж, подождем следующей передачи, — сказал Дерябин. — А вы, обратился он к конструктору, — меньше всего думайте о неудачах. Уверен, что утром мы сможем начать основные испытания приборов Алексея Фомича.
Шаркая ногами, Борис Захарович прошел в свой кабинет.
Настала тишина. Выключились ондуляторы, замерли барабаны с лентой.
Аня встала из-за стола, слегка расправила узкие плечи и, походив немного по комнате, села на черный кожаный диван.
Поярков стоял у окна и, закрыв глаза, раскачивался из стороны в сторону. По временам он, словно механически, зажигал папиросу и, не докурив ее, доставал новую.
Наконец он со злостью выбросил только что зажженную папиросу и, резко повернувшись, подошел к столу.
Вот последние расшифрованные показания, занесенные в журнал. Высота три тысячи метров, температура, влажность, давление… Нет, всё в порядке: барограф отметил давление, примерно соответствующее данной высоте. Но тогда что же могло случиться? Почему летающая метеостанция сразу вырвалась вверх? Поярков настолько верил в непогрешимость своей конструкции, что всё ему казалось невероятным. Почему раньше летающая метеостанция, несмотря на значительное увеличение ее объема, не могла подняться до расчетной зоны равновесия? Почему так неожиданно она стала набирать высоту? Чем он может объяснить это явление? И главное, что особенно неприятно в этом деле, проклятое сознание собственного бессилия.
