Роберт Шекли - Сборник рассказов «Заметки по восприятию воображаемых различий»
Они подошли к дому и позвонили. Дверь открыл дворецкий в парадной вечерней форме. Они предъявили приглашения. Взгляд дворецкого и его приподнятая бровь недвусмысленно показали, что их приглашения относятся к разряду второсортных, предназначенных для простых смертных, а не к гравированным атласным шедеврам, преподносимым таким людям, как Пабло Пикассо, Джекки Онассис, Норман Мейлер, и другим движителям и сотрясателям мира.
Дворецкий проговорил:
— Ах да...
Его лицо сморщилось, как у человека, к которому неожиданно зашел Тамерлан с полком Золотой Орды.
— Миниатюры, — напомнил ему Кордл.
— Да, конечно... Но боюсь, сэр, что сюда не допускают без вечернего платья и галстука.
Стоял душный августовский день, и на Кордле была спортивная рубашка.
— Я не ослышался? Вечернее платье и галстук?
— Таковы правила.
— Неужели один раз нельзя сделать исключение? — попросила Мэвис.
Дворецкий покачал головой.
— Мы должны придерживаться правил, мисс. Иначе...
Он оставил фразу неоконченной, но его презрение к вульгарному сословию медной плитой зависло в воздухе.
— Безусловно, — приятно улыбаясь, заговорил Кордл. — Итак, вечернее платье и галстук? Пожалуй, мы это устроим.
Мэвис положила руку на его плечо.
— Пойдем, Говард. Побываем здесь как-нибудь в другой раз.
— Чепуха, дорогая. Если бы ты одолжила мне свой плащ...
Он снял с Мэвис белый дождевик и напялил на себя, разрывая его по шву.
— Ну, приятель, мы пошли, — добродушно сказал он дворецкому.
— Боюсь, что нет. — произнес тот голосом, от которого завяли бы артишоки. — В любом случае остается еще галстук.
Кордл ждал этого. Он извлек свой потный полотняный носовой платок и завязал вокруг шеи.
— Вы довольны? — ухмыльнулся он.
— Говард! Идем!
— Мне кажется, сэр, что это не...
— Что “не”?
— Это не совсем то, что подразумевается под вечерним платьем и галстуком.
— Вы хотите сказать мне, — начал Кордл пронзительно неприятным голосом, — что вы такой же специалист по мужской одежде, как и по открыванию дверей?
— Конечно, нет! Но этот импровизированный наряд...
— При чем тут “импровизированный”? Вы считаете, что к вашему осмотру надо готовиться три дня?
— Вы надели женский плащ и грязный носовой платок. — упрямился дворецкий, — Мне кажется, больше не о чем разговаривать.
Он собирался закрыть дверь, но Кордл быстро произнес:
— Только сделай это, милашка, и я привлеку тебя за клевету и поношение личности. Это серьезные обвинения, у меня есть свидетели.
Кордл уже собрал маленькую, но заинтересованную толпу.
— Это становится нелепым, — молвил дворецкий, пытаясь выиграть время. — Я вызову...
— Говард! — закричала Мэвис. Он стряхнул ее руку и яростным взглядом заставил дворецкого замолчать.
— Я мексиканец, хотя, возможно, мое прекрасное знание английского обмануло вас. У меня на родине мужчина скорее перережет себе горло, чем оставит такое оскорбление неотомщенным. Вы сказали, женский плащ? Hombre, когда я надеваю его, он становится мужским. Или вы намекаете, что я — как это у вас там... — гомосексуалист?!
Толпа, ставшая менее скромной, одобрительно зашумела. Дворецкого не любит никто, кроме хозяина.
— Я не имел в виду ничего подобного, — слабо запротестовал дворецкий.
— В таком случае это мужской плащ?
— Как вам будет угодно, сэр.
— Неудовлетворительно. Значит, вы не отказываетесь от вашей грязной инсинуации? Я иду за полицейским.
— Погодите! Зачем так спешить?! — возопил дворецкий. — Он побелел, его руки дрожали. — Ваш плащ — мужской плащ, сэр.
— А как насчет моего галстука?
Дворецкий громко засопел, издал гортанный звук и сделал последнюю попытку остановить кровожадных пеонов.
— Но, сэр, галстук явно...
— То, что я ношу вокруг шеи, — холодно отчеканил Кордл. — становится тем, что имелось в виду. А если бы я обвязал вокруг горла кусок цветного шелка, вы что, назвали бы его бюстгалтером? Полотно — подходящий материал для галстука. Функция определяет терминологию, не так ли? Если я приеду на работу на корове, никто не скажет, что я оседлал бифштекс. Или вы находите логическую неувязку в моих аргументах?
— Боюсь, что я не совсем понимаю...
— Так как же вы осмеливаетесь судить? Толпа восторженно взревела.
— Сэр! — воскликнул поверженный дворецкий. — Молю вас...
— Итак, — с удовлетворением констатировал Кордл, — у меня есть верхнее платье, галстук и приглашение. Может, вы согласитесь быть нашим гидом и покажете византийские миниатюры?
Дворецкий распахнул дверь перед Панчо Вилья и его татуированными ордами. Последний бастион цивилизации пал менее чем за час. Волки завыли на берегах Темзы, босоногая армия Морелоса ворвалась в Британский музей, и на Европу опустилась ночь.
Кордл и Мэвис обозревали коллекцию в молчании. Они не перекинулись и словом, пока не остались наедине в Риджентс-парке.
— Послушай, Мэвис... — начал Кордл.
— Нет, это ты послушай! — перебила она. — Ты был ужасен! Ты был невыносим! Ты был... Я не могу найти достаточно грязного слова для тебя! Мне никогда не приходило в голову, что ты из тех садистов, что получают удовольствие от унижения людей!
— Но, Мэвис, ты слышала, как он обращался со мной, его тон...
— Он глупый, выживший из ума старикашка, — сказала Мэвис. — Таким я тебя не считала.
— Он заявил...
— Не имеет значения. Главное — ты наслаждался собой!
— Ну хорошо, пожалуй, ты права, — согласился Кордл. — Но я объясню.
— Не мне. Все. Пожалуйста, уходи, Говард. Навсегда.
Будущая мать его двоих детей стала уходить из его жизни. Кордл поспешил за ней.
— Мэвис!
— Я позову полицейского, Говард, честное слово, позову!
— Мэвис, я люблю тебя!
Она, вероятно, слышала его; но продолжала идти. Это была милая девушка и определенно, неизменяемо — луковица.
Кордл так и не сумел рассказать Мэвис о Похлебке и о необходимости испытать поведение, прежде чем осуждать его. Он лишь заставил ее поверить, что то был какой-то шок, случай, совершенно немыслимый, и... рядом с ней... такое никогда не повторится.
Сейчас они женаты, растят девочку и мальчика, живут в собственном доме в Нью-Джерси и вполне счастливы. Кордла оттирают и задевают чиновники, официанты и прислуга.
Но...
Кордл регулярно отдыхает в одиночку. В прошлом голу он сделал себе имя в Гонолулу. В этом — он едет в Буэнос-Айрес.