Владимир Немцов - Семь цветов радуги
Анна Егоровна Кудряшова предпочитала его всем другим.
Трехцветная подпись под протоколом общего собрания, словно картинка в конце книжки, оставляет у читателя приятное воспоминание. Анна Егоровна даже письма писала "Светофором". От этого они становились радостными и радужными. Однако настроение у нее в последнее время было далеко не радужное. Виды на урожай не предвещали ничего хорошего. Где уж тут и думать об орошении всех полей. Хорошо, если удастся справиться с кок-сагызом и поливкой огородов. Вчера на партсобрании пришлось серьезно над этим задуматься.
Кудряшова встала из-за стола и прошлась тяжелой походкой немолодой грузной женщины. На ее белом, почти не принимающем загара лице, не было ни одной морщинки. Глаза голубые и холодные. Низко опустились брови, что всегда придавало выражению ее лица суровость.
Сейчас она затянула потуже узел своего белого накрахмаленного платка, который Кудряшова носила всегда, при любом костюме, и, подойдя к столу, полезла в ящик за папиросами. Пристрастилась к этому делу еще с войны, да вот никак не могла отвыкнуть.
Зажигая папиросу, она с досадой взглянула на неосторожно прожженную скатерть. Специально ставила она на это место календарь, чтобы никто не видел. Но бабка Анфиса, уборщица, обязательно передвинет его по-своему. Анна Егоровна снова закрыла дыру и подумала: "Нет, надо бросать! От людей скрываешься, как вор. Срамота, ей-богу!"
Она была твердо убеждена, что женщинам курить не положено, а ей тем более. Мало ли что, девчата могут нехороший пример взять. А это уж никуда не годится. Оттого Анна Егоровна и скрывает это свое несчастье. Она была твердо убеждена, что в ее положении курение становится действительно тяжелой неприятностью.
"В город, что ли, съездить? - думала она, жадно затягиваясь папиросой. Там, говорят, лечат от этой пакости. Придется к зиме, как управимся с уборкой..."
Скрипнула дверь, и на пороге появился смущенный Тетеркин в рабочем замасленном комбинезоне. Он бережно закрыл за собой дверь, словно она была из тонкого стекла, и молча остановился посреди комнаты.
"Видел или не видел?" - обеспокоенно подумала Анна Егоровна, прикрывая газетой дымившуюся папиросу.
- С чем пожаловал, товарищ Тетеркин? Слыхала я про твои художества, как ты из машины вывалился. Каяться, что ли, пришел?
- А чего мне каяться? - грубовато ответил механик. - Что было, то было. Можете, что хотите, со мной делать.
- Да уж, конечно, это безобразие так оставить нельзя, - сказала Анна Егоровна, с тревогой следя, как тонкая струйка дыма ползет из-под газеты.
Тетеркин, казалось, этого не замечал; он смотрел, как дрожит светящийся солнечный прямоугольник на стене, и ожесточенно мял в руках кепку.
- Я по другому делу, - наконец сказал он. - На базу ехать надо, горючего нет.
- Чтой-то я тебя не понимаю, Тетеркин. Ты же сам говорил, будто за это время сэкономил столько, что хватит до двадцатого. - Кудряшова поджала губы и вытерла их концом платка.
Механик задумался и, наконец, решительно сказал:
- Оно бы, конечно, хватило, да вот третьего дня машина испортилась, все горючее сожрала.
- А ты ее исправить не мог? - недоверчиво спросила Анна Егоровна.
- Бился-бился, - нехотя проговорил Тетеркин. - Никак не пойму, в чем дело.
- А что ж ты раньше не сказал? - рассердилась Кудряшова. - Отчего другого механика из МТС не вызвал? Или, наконец, почему московского техника не попросил вместе с тобой посмотреть?
- Это какого? - прохрипел Кузьма. - Маленького?
- Догадался, - с укоризной покачала головой Анна Егоровна. - Он мне сам рассказывал, что хорошо знает и машины и трактор...
- Ну и пусть! - раздраженно проговорил Тетеркин. - А здесь нечего ему подглядывать. (Наверное, он вспомнил ночную встречу на поле.)
- Ишь ты, гордый какой! Сглазит он твои трактора! Да я сама позвоню в МТС и попрошу, чтобы доверили приезжему технику проверить машину, если ты в ней не разбираешься.
- Не будет этого! - вдруг неожиданно рассвирепел Тетеркин и ударил кепкой об пол.
- Ты где находишься? - величественно поднялась из-за стола Анна Егоровна и сразу, как показалось Кузьме, стала намного выше ростом. - А ну, подыми кепку!
Механик повиновался и нетвердыми шагами направился к выходу. Дойдя до двери, он повернул голову и сказал:
- Потушите папиросу, Анна Егоровна. Газета сгорит.
Хлопнула дверь. Кудряшова с досадой туго затянула концы платка.
Выйдя на крыльцо, Тетеркин столкнулся с Ольгой.
- В среду на бюро, - бросила она ему на ходу, стараясь проскользнуть в дверь.
Механик преградил ей дорогу.
- Значит, все-таки разбирать будете?
- А что бы ты сделал на нашем месте?
Ольга повернулась к Тетеркину спиной, поставила у входа тяпку и крикнула подругам, ожидавшим ее поодаль:
- Идите, девчата! Я сейчас догоню.
Стеша торжествующе улыбнулась и, шепнув что-то своей соседке, потащила ее за собой. Девушки весело побежали, подталкивая друг друга.
Оля проводила подруг глазами, убрала волосы со лба и вопросительно взглянула на Кузьму.
- Ты, кажется, хотел что-то сказать? - холодно проговорила она, теребя конец пояска. Увидев, что Тетеркин смотрит на ее беспокойные руки, Шульгина досадливо сунула их в карманы синего фартука и добавила: - Я жду.
Механик задумчиво смотрел на нее и молчал.
- Значит, тебе нечего сказать? - спросила Ольга, направляясь к двери.
Кузьма не отвечал. Ему слишком много надо было сказать ей, но он не решался. Тетеркин вспомнил, что у него не хватило смелости даже намекнуть Ольге о своем отношении к ней неделю тому назад, когда они возвращались вместе из "клуба на бревнах". Проклятая нерешительность! Девчата посмеиваются, хихикают, говорят, что Тетеркин боится комсомольского секретаря. Что ж, может быть, они правы! Строга Ольга, очень строга. Вот и сейчас она смотрит на него холодными насмешливыми глазами. Язык не повернется с ней о чем-нибудь постороннем заговорить, если она делом занята.
Вздохнул Тетеркин и, словно на что-то решившись, осторожно взял Ольгу за руку, повыше локтя.
Девушка удивленно взглянула на Кузьму, затем перевела взгляд на его руку с темными следами въевшегося в кожу масла и чуть заметно улыбнулась.
- Хочешь, чтобы я за тебя призналась?
У Тетеркина что-то внутри оборвалось. Ему даже сделалось страшно. О чем это она? Но тут же опомнился. Вот какая глупость... И как это он мог подумать? Досадуя на себя, Кузьма, будто обжегшись, выпустил руку Ольги.
- Я бы на твоем месте честно призналась, как это так могло получиться, что вдруг лучший комсомолец нарушает трудовую дисциплину, портит машину, отчего ломает плетни и в конце концов делается посмешищем всего колхоза, - сказала она.
